Эдмунд Гуссерль - Идеи к чистой феноменологии и феноменологической философии. Книга 1

Однако взгляд такой противосмыслен. В нем ведь заключено следующее: между трансцендентным и имманентным нет сущностного различия, в том божественном созерцании, какое постулируется, пространственная вещь есть реальная конституента, т. е. она сама есть переживание, сопринадлежное к божественном потоку сознания и переживаний. Так дают увлечь себя ложной мыслью, будто трансцендентность вещи — это трансцендентность образа или знака. Нередко со всем рвением опровергают теорию образов — зато подменяют ее теорией знаков. Однако и та, и другая — не только неверны, они и противосмысленны. Пространственная вещь, какую мы видим, — это, при всей своей трансцендентности, воспринимаемое, данное по мере сознания во всей своей живой телесности. Отнюдь вместо такового нам не дается некий образ или некий знак. Нет, не надо на место восприятия подсовывать некое сознание знаков или же образов.

Есть и непреодолимое сущностное различие между восприятием, с одной стороны, и образно-символическим, или сигнитивно-символическим представлением, с другой. При этих последних разновидностях представлений мы созерцаем нечто в сознании, что оно отражает нечто иное или же сигнитивно указывает на таковое; обладая в поле своего созерцания одним, мы направляемся не на это одно, а через посредство фундируемого постижения на нечто иное — отображаемое, обозначаемое. В восприятии же нет и речи ни о чем подобном, как нет о нем речи и в простом воспоминании и в простой фантазии.

В актах непосредственного созерцания мы созерцаем некую «самость»; на постигнутости таковой вовсе не начинают выстраиваться постигнутости высшей ступени, так что, следовательно, не сознается ничего такого, для чего созерцаемое могло бы выступать в функции «знака» или «образа». Потому-то непосредственно созерцаемое и получает наименование «самости». В восприятии таковое еще специфически характеризуется как «живое телесное» — в противоположность модифицируемому характеру всего того, что «грезится», того, что «наглядно представляется» в воспоминании или в вольной фантазии. [49] В своих гёттингенских лекциях я, начиная с летнего семестра 1904 г., заменил улучшенным то недостаточное изложение отношения между простыми и фундируемыми созерцаниями, какое я, еще слишком завися от подходов господствующей психологии, давал в своих «Логических исследованиях», — в лекциях я сделал подробные сообщения и о своих продолжающихся изысканиях, что, кстати говоря, возымело действие, терминологически и в специальной литературе. В последующих томах «Ежегодника» я надеюсь поместить и эти, и иные давно уже используемые в моих лекциях исследования. Обретаешься в противосмысленном, как только обыкновенным образом начинаешь спутывать эти существенно различно построенные способы представления и, соответственно тому, коррелятивные им данности, а именно, простое наглядное представление с символизацией (все равно — образной или сигнификативной), и тем более — простое восприятие с теми двумя. Восприятие вещи не переводит в наглядность нечто не присутствующее наглядно, как если бы восприятие было воспоминанием или фантазией, — оно постигает самость в ее живой, телесной наличности. Так поступает восприятие согласно своему собственному смыслу, и ждать от него чего-либо иного означает нарушать его смысл. А если же речь к тому же, как в нашем случае, идет о восприятии вещи, к сущности восприятия принадлежит то, что оно — восприятие нюансирующее, и, коррелятивно, к смыслу его интенционального предмета, вещи как вещи в нем данной, принадлежит то, что она принципиально воспринимаема лишь посредством так устроенных, т. е. посредством нюансирующих-проецирующих восприятий.

Кроме того, от восприятия вещи, — и в том тоже сущностная необходимость, — неотделима известная неадекватность. Вещь принципиально может быть дана лишь «односторонне», а это значит — не только неполно, не только несовершенно (в каком бы то ни было смысле), но именно так, как предписывает репрезентация посредством нюансирования-проецирования. Вещь с необходимостью дается лишь «способами явления», с необходимостью ядро «действительно репрезентируемого» окружено при этом, по мере постигнутости, горизонтом не собственно данной «соприданности» и более или менее туманной неопределенности. Смысл же неопределенности вновь предначертан общим смыслом вещно-воспринятого вообще и как такового, или же, иначе, всеобщей сущностью такого типа восприятия — того, какое мы зовем восприятием вещи. Неопределенность с необходимостью означает ведь определимость в твердо предписываемом стиле. Она указывает наперед — указывает на возможные многообразия восприятия, каковые, непрерывно переходя друг в друга, сходятся в единство восприятия, в каком непрерывно длящаяся вещь показывает все новые и новые (или же — с возвращением назад — прежние, старые) свои «стороны» во все новых и новых рядах нюансирования-проецирования. При этом постепенно достигают соей действительной репрезентации и несобственно схватываемые вещные моменты, тем самым они достигают действительной данности, неопределенности определяются и конкретизируются, чтобы наконец преобразовать самих себя в ясные данности; в обратном же направлении ясное, правда, вновь переходит в неясное, репрезентируемое — и т. д. Итак, к неустранимой сущности корреляции «вещь и восприятие вещи» принадлежит такое продолжающееся in infinitum несовершенство. Если смысл вещи определяется данностями ее восприятия (и чем бы еще мог бы он определяться?), то он требует таких несовершенств, с необходимостью отсылает нас к непрерывности единых взаимосвязей возможных восприятий, какие, начиная с какого-либо осуществленного, простираются затем в бесконечно многих направлениях систематически твердо упорядоченным образом, а именно — следуя в каждом из них в бесконечное, будучи непрестанно пронизываемы единством смысла. Принципиально, сколь бы велики ни были подобные континуумы актуальных восприятий одной и той же вещи, какие мы пробежали, все равно остается еще горизонт неопределенности — неопределенности, подлежащей определению, сколь бы далеко ни продвинулись мы в своем опыте. Ни один бог ни способен что-либо переменить в этом, — как и в том, что 1 + 2 = 3, или в том, что существует какая-либо иная сущностная истина.

В общем и целом уже теперь видно, что трансцендентное бытие вообще, какому бы роду оно ни принадлежало, если разуметь его как бытие для Я, может достигнуть данности лишь аналогично вещи, следовательно, через посредство явлений. Иначе оно было бы бытием, какое могло бы становиться и имманентным; однако все имманентно воспринимаемое и воспринимаемо исключительно имманентно. И только совершая указанные, ныне уже разъясненные подмены, можно считать возможным, что одно и то же может быть дано — в одном случае посредством явлений, в форме трансцендентного восприятия, в другом же — через посредство имманентного восприятия.