Эдмунд Гуссерль - Идеи к чистой феноменологии и феноменологической философии. Книга 1

При этом необходимо поначалу прояснить для себя то, что любая — какой бы она ни была — «рефлексия» обладает характером модификации сознания, причем такой, какую в принципе может испытать любое сознание.

О модификации тут речь идет в той мере, в какой любая рефлексия сущностно выходит из перемен установки, через посредство каковых некое данное заранее переживание либо же данные (нерефлектируемые) переживания испытывают известное преобразование, а именно преобразование в модус рефлектируемого сознания (либо же рефлектируемого сознаваемого). Уже и само данное заранее переживание может обладать характером рефлектируемого сознания чего-либо, так что имеет место модификация более высокой ступени, однако в конце концов мы возвращаемся к абсолютно нерефлектируемым переживаниям и их реальным или интенциональным данностям. По закону же сущности любое переживание может быть переведено в его рефлективные модификации, причем в различных направлениях, с чем нам еще предстоит точнее познакомиться.

Фундаментальное методологическое значение сущностного изучения рефлексий для феноменологии и — не менее того — для психологии сказывается в том, что под понятие рефлексии подпадают все модусы имманентного постижения сущности, — с другой же стороны, и все модусы имманентного опыта. Следовательно, к примеру, и имманентное восприятие, какое и на деле есть рефлексия, если только оно предполагает поворот взгляда — от чего-либо сознаваемого к сознанию такового. Равным образом, чего мы уже (в предыдущем параграфе) касались, обсуждая все, что разумеется само собой в естественной установке, любое воспоминание допускает не только рефлективное обращение взгляда на себя самого, но и своеобразную рефлексию «в» воспоминании. Пусть поначалу в воспоминании будет сознаваться протекание музыкальной пьесы — нерефлектированно и в модусе «прошедшего». Однако к сущности того, что сознается подобным образом, принадлежит возможность рефлектировать его же «бывшее воспринимаемым». Равным образом и для ожидания, для сознания «грядущего», для сознания, смотрящего вперед, существует сущностная возможность отвлекать свой взгляд от этого грядущего и переводить его на «будущее воспринимаемого» в таковом же. От этих сущностных взаимосвязей и зависит то, что суждения: «Я вспоминаю А» и «Я воспринимал А»; «Я ожидаю А» и «Я буду воспринимать» a priori и непосредственно эквивалентны, — однако они лишь эквивалентны, потому что смысл каждого — различный.

Феноменологическая же задача здесь такова — систематически исследовать всю совокупность подпадающих под рубрику рефлексии модификаций переживания во взаимосвязи со всеми модификациями, с каковыми они находятся в сущностной сопряженности и каковые предполагают их наличие. Задача систематического исследования относится ко всей совокупности сущностных модификаций, какие не может не испытать любое переживание во время своего первозданного протекания, а кроме того и ко всем различным видам модификаций, какие идеально могут мыслиться как осуществленные в любом переживании по способу совершаемых над ним «операций».

Любое переживание в самом себе есть поток становления; то, что, оно есть, оно есть в своем исконном порождении неким неизменным сущностным типом; оно есть непрестанный поток ретенций и протенций, опосредуемых также текущей фазой первозданности, в каковой живое «теперь» переживания сознается по контрасту с «до» и «после». С другой же стороны, любое переживание обладает своими параллелями — это различные формы его воспроизведения, какие могут рассматриваться как идеальные «оперативные» преобразования изначального переживания: каждое обладает своей «точно соответствующей», а при этом насквозь модифицированной противоположностью — ив воспоминании, и в возможном предваряющем памятовании, и возможной голой репродуктивной фантазии и вновь при повторах всех подобных видоизменений.

Естественно, мы мыслим все эти поставленные в параллель переживания как переживания, имеющие общий для них сущностный состав: параллельные переживания обязаны обладать, как осознанными, теми же самыми интенциональными предметностями, причем как осознанными в тождественных способах данности из всего круга всех тех, какие могут иметь место в иных аспектах возможных вариаций.

Коль скоро постигаемые во взгляде репродуктивные модификации принадлежат любому переживанию в качестве идеально возможных видоизменений его, следовательно в известной мере обозначают идеальные операции, какие можно мыслить как совершаемые над любым переживанием, то они повторимы до бесконечности, и они могут совершаться также и над уже модифицированными переживаниями. И наоборот, от любого переживания, каковое уже характеризуется как такая модификация, а в таком случае всегда характеризуется как такое в себе самом, мы возвращаемся к известным прапереживаниям, к «впечатлениям»', каковые представляют абсолютно первозданные переживания в феноменологическом смысле. Так, восприятия вещей суть первозданные переживания в отношении любых воспоминаний, наглядных представлений фантазии и т. д. Они настолько первозданны, насколько вообще могут быть таковыми конкретные переживания. Ибо, если точно посмотреть, то в своей конкреции они обладают лишь одной-единственной, но притом и беспрестанно непрерывно текущей абсолютно первозданной фазой — моментом живого «теперь».

Модификации мы можем первично сопрягать с нерефлективно сознаваемыми актуальными переживаниями, поскольку тотчас же можно видеть, что все рефлективно сознаваемые модификации ео ipso обязаны получить свою долю в этих первичных модификациях — постольку, поскольку сами они, как рефлексии переживаний, взятые во всей своей конкреции, суть нерефлективно сознаваемые переживания, и в качестве таковых принимающие любые модификации. Но, конечно, безусловно то, что сама рефлексия есть такая всеобщая модификация нового образца — когда Я направляет себя на свои переживания, а в единстве с этим совершаются акты cogito (в особенности акты самого низшего, фундаментального слоя — слоя простых представлений), «в» которых Я направляет себя на свои переживания, когда рефлексия сплетается с интуитивными или же с пустыми постижениями, или же, иначе, схватываниями, то все это обуславливает, для изучения рефлективной модификации, непременное сплетение такового с изучением тех модификаций, на какие было указано выше.

Лишь благодаря рефлективно постигающим на опыте актам мы и знаем хотя бы что-то о потоке переживаний и о необходимой сопряженности такового с чистым Я, то есть знаем о том, что поток переживания есть поле свободного совершения когитаций одного и того же чистого Я, что все переживания, относящиеся к этому потоку, суть переживания этого Я именно постольку, поскольку это Я может направлять свой взгляд на них, а «через них» может бросать взгляд и на иное — на чуждое этому Я. Мы убеждаемся, что всякий такой опыт сохраняет свой смысл и свои права и как редуцируемый, и мы постигаем право вот так сложившегося опыта вообще — постигаем его в сущностно-всеобщей генерализации, равно как, в параллель к этому, постигаем право сущностных созерцаний, сопрягающихся вообще с переживаниями.