Сергей Трубецкой - Учение о Логосе в его истории

Персидский период открывается вдохновенною проповедью Второисайи, проповедью утешения, спасения,

– 221 –

прощения грехов, благою вестью искупления (61). Здесь описывается и духовное обновление Израиля, и чудесная слава, благоденствие, преображение нового Иерусалима. Ягве возобновит вовек неизменные милости, дарованные Давиду (55, 3). Дом Господень станет домом молитвы для всех народов (56, 7), и перед Богом Израиля преклонится всякое колено (45, 23), а сыны Израиля нарекутся священниками Ягве, и им будут служить цари и народы. Но наряду с этими образами грядущей славы мы находим и пророческий образ страдающего Отрока Божия (52, 13– 53, 12) в его искупительном служении – образ, в котором светятся новозаветные черты Искупителя. У Аггея и Захарии, наоборот, в связи с возвращением из плена и построением нового храма при Зерубабеле возобновляются пророчества об избранной «Отрасли», – о славном Сыне Давида.

Но земные надежды, связанные с возвращением из плена, не сбываются. Вместо царства Давида наступает суровая дисциплина закона и господство священников и книжников под игом иноземного владычества. Персов сменяют греки, греков – римляне.

Начиная от времен маккавейских (кн. Даниила) мессианизм получает апокалиптическую окраску и порождает целую апокрифическую литературу, которая быстро разрастается под гнетом римского владычества, утешая сынов Израиля образами грядущей славы. Вместе с тем представления о Мессии становятся предметом богословской разработки со стороны книжников, и в талмудической литературе мы находим о Мессии целое разработанное учение, в котором древние предания соединяются с позднейшими, послехристианскими наслоениями. Во всяком случае уже среди современников Христа существуют весьма определенные представления об ожидаемом Мессии, – представления, которые нередко служат противникам Христа оружием против Него, а ученикам Его являются поводом соблазна.

Этот позднейший мессианизм, развивающийся со времен Маккавеев, значительно отличается от мессианизма Ветхого Завета, к которому он примыкает. Новозаветная проповедь царства во многих отношениях заключает в себе реформу современного ей мессианизма. Как всякая истинная реформа, она не есть простое разрушение

– 222 –

старого, а его «исполнение». В известном смысле она есть возвращение к религиозному источнику закона – к тому богосознанию, которое было верою отцов и пророков и которое терялось в мертвенной ортодоксии книжников и учителей закона; и в то же время эта реформа есть обновление , поскольку Христос не ограничивается одним возвращением к пророкам или одним пророческим служением, но в полноте своего Богосознания признает Себя истинным Сыном Божиим, в котором царство Божие не только предвидится и не только полагается, как обетование или заповедь, но исполняется, осуществляется, приходит действительно в своей правде и силе.

II

Такова внешняя общая схема истории еврейского мессианизма, схема по необходимости скудная и отвлеченная. Попытаемся выяснить себе действительный исторический смысл этого мессианизма, его религиозный смысл – насколько мы будем в состоянии это сделать, не выходя из узких пределов, намеченных для настоящего рассуждения.

Мессианические чаяния евреев тесно связаны с их представлением о царстве Божием . Сначала это царство не отличалось от национального царства: народ Божий образовал царство Божие, царство Ягве, и его царь есть «Мессия», т. е. помазанник (по–гречески – Христос ) Божий, посаженный на престол избранного народа. Поскольку он есть представитель божественной власти, и особа его священна и неприкосновенна. Через него осуществляется на земле Божия правда и сила – сила и слава Израиля; он праведен, благочестив и могуществен по своему сану и званию, по своему помазанию. И, чем более выказывается несоответствие отдельных царей этому помазанию – сначала в разделении царств, а затем в их падении, тем более идеальное значение получает образ «истинного» Мессии, освободителя народа, царя правды и мира, которого ожидают все плененные и угнетенные, все плачущие и обиженные, вдовы и сироты, притесняемые сильными, верные, томящиеся под игом язычников. Помазанник Божий, наследник Давида, есть Сын Ягве,

– 223 –

согласно обетованию: «Я буду ему отцем, и он будет мне сыном» (2 Ц. 7, 15); он рожден в своем достоинстве в день своего восшествия на престол и посажен одесную Бога (Пс. 2): он сам есть Елогим (Пс. 45 (44, 8)). Это опять‑таки относится не к лицу, а к сану, или помазанию. Если до падения Иерусалима грядущий Сын Давидов должен был утвердить лишь Иудейское царство на святой горе Господней (Ис. 9, 6 и сл. и 11, 1–9) [299] Правда, некоторые критики, как Stade (Gesch. d. V. Isr. II, 209 сл.), Hakmann (Zukunftserwartung d. Jesaia 1893, 125–6), Cheyne (Introd. to the bookoof Isaiah 1895), Marti (Gesch. der isr. Religion 1897, 191) и др., признают позднейшее происхождение этих пророчеств; но, по справедливому замечанию Соrnill'я (Einleitung d. A. T., 1896, 14, 6 сл.), именно эти места характерно отличаются от позднейших пророчеств о Мессии, и все развитие еврейского мессианизма становится непонятным, если не видеть начала его до пленения. Подлинность означенных мест признают также Smend (Lehrb. d. Alttest. Religionsgesch. 1893, 218 сл.), Wellhausen (Israel, u. Jьd. Gesch., 126) и Robertson Smith (The prophets of Israel, 302 сл.). Ср. также Dillmann, D. Proph. Jesaia 1890 и Mangold, lesaia u. seine Zeit., 1898, 41). Крайним представителем «гиперкритики» является Volz (die vorexil. Jahweprophetie u. d. Messias 1897), который путем смелых диссекций отрицает подлинность всех мессианических текстов до пленения и видит в Мессии исключительно политический идеал, искажая смысл не только религиозной истории, но и политического самосознания евреев. , то после падения этого царства и еще более после восстановления Иерусалима, которое так не соответствовало религиозным и политическим чаяниям иудеев, представление о грядущем царстве получает более универсальный характер и делается апокалиптическим. Царство Божие делается небесным царством и противополагается земным монархиям; оно должно прийти с неба на землю, и его пришествие сопровождается знамениями и чудесным изменением всей земной природы. Но помазанник Божий, который представляется в видениях позднейшей апокалиптики как предвечное существо, все же остается царем иудейским. Он будет «судить» 12 колен Израилевых, т. е. править ими, хотя вместе с ними он будет судить и все народы. Через него должно прийти царство правды, царство Бога Израилева, но в этом царстве и другие народы познают истинного Бога.

Как бы то ни было, религиозный интерес сосредоточивается не на человеческой личности этого будущего царя, а на его помазании, на его Божестве и на царстве