Л. Макеева - Язык, онтология и реализм

В представлении Даммита три указанных компонента значения в сумме составляют то, что должно быть усвоено, чтобы произнесенное предложение было полностью понято. Если сила произнесенного предложения заключается в лингвистическом акте, совершаемом с его помощью (будь то утверждение, вопрос, приказ или что-то иное), то смысл выражает то общее, что есть у предложений, составленных из одних и тех же слов, но обладающих разной силой (например, «Дверь закрыта», «Дверь закрыта?» или «Закройте дверь!»). Смысл служит спецификацией того возможного положения дел, с которым связаны все эти предложения: если, скажем, в декларативном предложении утверждается наличие этого положения дел, что в вопросительном предложении запрашивается информация о том, имеет ли это положение дел место, и т. д. Вместе с тем, как известно, смыслы предложений образуются из смыслов составляющих их слов, поэтому, только выделив различные категории слов и подробно описав, как задаются смыслы этих разных категорий слов и какой вклад они вносят в общий смысл предложения, мы сможем объяснить, как значение предложения определяется его строением, ибо, подчеркивает Даммит, «мы понимаем предложения, которые мы слышим или читаем, потому что мы уже понимаем слова, из которых они составлены, и принципы, в соответствии с которыми они соединяются друг с другом» [Dummett, 2006, p. 40].

На первый взгляд, это утверждение идет вразрез с фрегевским принципом контекстуальности, согласно которому «только в контексте предложения слово имеет значение», однако установить отношение Даммита к этому принципу не так-то просто. Во многих местах он высказывается в его поддержку, признавая, что только предложения имеют самостоятельное значение, поскольку они являются теми единицами языка, с помощью которых может быть что-то сказано, тогда как при произнесении отдельного слова, за исключением особых контекстов, вообще ничего не сообщается. Он пытается примирить данный приоритет предложений над словами с тем фактом, что наше понимание предложений предполагает понимание составляющих их слов, ссылкой на то, что этот приоритет важен лишь для нашей общей стратегии философского объяснения значения: мы не можем сначала объяснить значение слов независимо от их вхождения в предложения, а затем на их основе объяснить значение предложения; наоборот, «мы должны сначала иметь представление о том, что в общем образует значение предложения, а затем объяснить значение каждого отдельного слова как вклад, который оно вносит в определение значения любого предложения, в котором оно может встретиться» [Dummett, 1996, p. 100]. Но иногда Даммит склонен предпочесть этой, как он говорит, «молекулярной» теории значения «атомарную» теорию, в которой упор сделан на понимании отдельных слов, и тогда он, видимо, отказывается от принципа контекстуальности. Тем не менее к какой бы теории он ни склонялся – к молекулярной или атомарной, он сохраняет убеждение в том, что на сегодняшний день только подход Фреге с его разделением лингвистического значения на три компонента – смысл, силу и окраску вселяет «надежду на возможность систематического описания вклада, который вносят в значение предложения составляющие его слова» [Dummett, 2006, p. 43]. Хотя точных указаний, как следует двигаться в этом направлении, Даммит не дает, но делает важные выводы из необходимости различения смысла и силы в любой приемлемой теории значения.

Если мы теперь обратимся к теории значения Дэвидсона, в которой понятие истины является базовым, т. е. понимание предложения (знание его смысла) приравнивается к знанию условий, при которых это предложение истинно, то мы увидим, какие последствия имеет для нее это различение смысла и силы. По мнению Даммита, «тот, кто относительно некоторого данного предложения знает, какие условия должны иметь место, чтобы оно было истинно, еще не знает всего того, что нужно знать, для того чтобы понять значимость (significance) произнесения этого предложения» [Dummett, 1976, p. 73]. Если бы мы допустили, что знания условий истинности достаточно для этого, мы тайком протащили бы представление о том, что говорящим известно, как условия истинности произнесенного предложения определяют его конвенциональную значимость, однако задача теории значения, указывает Даммит, как раз и состоит в том, чтобы сделать явной эту предполагаемую связь между условиями истинности предложения и лингвистическим актом, совершаемым посредством его произнесения. Поэтому здесь возникает вопрос: так что же знают говорящие, когда они понимают язык?

Рассмотрение этого вопроса Даммит начинает с описания характера знания, которым обладает человек, понимающий язык. С одной стороны, знание языка (или владение языком) сродни таким практическим способностям, как плавание или езда на велосипеде, которые считаются практическим знанием или «знанием-как». На это указывает то, что знание языка является знанием о том, как употреблять то или иное языковое выражение. Отличительной особенностью таких практических способностей служит то, что они предполагают процесс обучения, поэтому, указывает Даммит, «“знать” в этих случаях означает “быть наученным”» [Dummett, 1996, p. 94]. С другой стороны, между способностью говорить на языке и такими физическими умениями, как плавание или езда на велосипеде, есть и важное различие. Человек, не умеющий плавать, тем не менее может знать, что такое плавание, тогда как в случае владения языком ничего подобного быть не может, ибо человек, не обучавшийся, скажем, испанскому языку, не способен знать, что значит говорить по-испански: по словам Даммита, «здесь нет разрыва между знанием, что значит говорить по-испански, и знанием, как это делать» [Dummett, 1996, p. 95]. Поэтому в своих более поздних работах, продолжая подчеркивать тесную связь знания языка с практической способностью, Даммит говорит о необходимости выделения наряду с теоретическим («знанием-что») и практическим («знанием-как») третьей разновидности знания – знания промежуточного типа, и, по его мнению, «обучение языку есть приобретение знания этого промежуточного типа» [Dummett, 2006, p. 48].

В то же время вслед за Н. Хомским и другими Даммит полагает, что любая практическая способность предполагает неявное знание у того, кто ее проявляет, принципов, управляющих этой способностью. Поэтому и от говорящих на каком-либо языке не следует ожидать явного знания принципов или правил этого языка. Чтобы пояснить свою мысль, Даммит предлагает аналогию с шахматами: как правило, человек обучается игре в шахматы, знакомясь с ее правилами, однако, в принципе, человека можно было бы научить ей и не формулируя правил, а просто поправляя его, когда он делал бы запрещенный ход. В этом случае, обучившись играть, человек знал бы правила или принципы игры неявно. Именно такое неявное усвоение правил и принципов происходит и при обучении родному языку. Однако это неявное знание принципов вполне можно сделать явным, представив его в виде пропозиционального знания, состоящего из суждений, упорядоченных в дедуктивную систему. Выполнить эту задачу призваны философы, и, как пишет Даммит, «такое теоретическое представление владения языком мы и будем называть вслед за Дэвидсоном “теорией значения” для данного языка» [Даммит, 1987, с. 130]. Но если владение языком трактуется как связанное с практической способностью неявное знание того, что может быть теоретически представлено как теория значения данного языка, то, считает Даммит, теория значения должна представить не только то, что говорящему следует знать, чтобы понимать язык, но и то, что является проявлением этого знания, в противном случае теория значения «лишается связи с тем практическим умением, теоретическим представлением которого она должна быть» [Даммит, 1987, с. 131]. Таким образом, в представлении Даммита связь между значением и употреблением состоит в том, что знание значения того или иного языкового выражения должно проявляться в практических умениях, из которых складывается употребление этого языкового выражения, а стало быть, оно должно быть публично наблюдаемым в лингвистическом поведении. С проявляемостью этого знания в лингвистических практиках напрямую связана и возможность его публичного усвоения в процессе обучения языку. Поэтому ни одна приемлемая теория значения, считает Даммит, не может не отвечать требованиям проявляемости и усваиваемости языкового знания. Как мы увидим далее, именно эти требования играют ключевую роль в доводах, выдвинутых Даммитом против теории значения, опирающейся на понятие истины.