Мишель Фуко - Психическая болезнь и личность

Материализм в психопатологии, стало быть, должен избегать двух заблуждений: с одной стороны, отождествления психологического и болезненного конфликта с историческими противоречиями среды, а также происходящей отсюда путаницы между социальным и психическим отчуждением; с другой — стремления свести любую болезнь к нарушению функционирования нервной системы, механизмы которого, еще не изученные, можно было бы по праву проанализировать с чисто физиологических позиций. Дабы не впадать в первое заблуждение, нужно всегда помнить, что болезнь не начинается с условий ее возможности, что она стартует фактически лишь с функциональных расстройств, и если, в конце концов, социальное отчуждение — условие болезни, а психическое отчуждение — его мифическое следствие, то в них обоих болезнь должна сохранять присущую ей реальность и свои специфические измерения. Предостерегая от второго подводного камня, необходимо подчеркнуть, что функциональные расстройства не смогут исчерпать всех патологических случаев и их условий до тех пор, пока все возможные формы конфликтов не исчезнут из условий существования. Только тогда, когда можно будет изменять эти условия, болезнь в смысле функциональной тревоги, проистекающей из противоречий среды, исчезнет. Сведение любой душевной патологии к функциональной патологии нервной деятельности укоренено, по сути, отнюдь не в прогрессе физиологического знания, оно связано с трансформацией условий существования и исчезновением тех форм отчуждения, при которых человек утрачивает специфически человеческий смысл своих поступков. Возможно, именно этот смысл надо придавать тексту Павлова: «Я убежден, что мы стоим на пороге важнейшего этапа развития человеческой мысли, когда физиологическое и психологическое, объективное и субъективное действительно сольются воедино; когда тяжкое противоречие, противопоставление моего сознания и моего тела действительно будет преодолено» [83]. Другими словами, когда мы связываем болезнь с историческими и социальными условиями ее возникновения, мы готовимся к тому, чтобы вновь отыскать ее органические составляющие, и на основании этого осуществляем действительно материалистический анализ.

4) Терапия. — На этих страницах, посвященных лишь природе болезненного и психической патологии, в наши намерения не входит рассмотрение проблемы психологического лечения; укажем лишь, как она связана с общими концепциями болезни. В классической медицинской практике открывается смысл отчуждения. Если мы действительно признаем, что личность больного изменяется и становится под влиянием болезни отчужденной от самой себя, именно за пределами личности и должна быть установлена терапия. Обходя кругом болезнь и больного, электрошоком воздействуют на настроение, лоботомия высвобождает органическую адаптацию к эмоциональным перегрузкам — в любом случае, путь выздоровления никогда не проходит через внутренние механизмы болезни; или, если такое происходит, как в случае психоанализа, так лишь посредством апеллирования к бессознательному, которое в своем обращении к уловкам инстинктов и латентности прошлого лежит за пределами личности больного и его актуальной ситуации. Если же, напротив, согласиться с теми двумя пропозициями, которые мы стремились доказать, — что первоначальное условие болезни должно лежать в конфликте человеческой среды и что сущность болезни в том, что она есть генерализованная реакция защиты на этот конфликт, — тогда терапия должна осуществляться другим путем.

Поскольку болезнь сама по себе есть защита, терапевтический процесс должен придерживаться линии патологических механизмов; речь идет о том, чтобы опереться на болезнь, дабы ее преодолеть. Именно так действует лечебный сон: он усиливает патологическое торможение, вызывая торможение генерализованное, и — в силу того что этот процесс связан с ассимиляцией нервной клетки — ведет к функциональному восстановлению, устраняющему подавление защиты, очаги возбуждения и патологическую инертность. И с другой стороны, поскольку болезнь всегда отсылает к конфликтной диалектике ситуации, то лишь в пределах этой ситуации терапия обретает смысл и возможную эффективность. Можно сказать, что психоанализ является терапией, оторванной от реальности, поскольку он конституирует в пространстве между больным и врачом искусственную среду, намеренно отрезанную от нормальных и социально интегрированных форм межличностных отношений; поскольку он стремится придать реальным конфликтам больного смысл психологических конфликтов, а актуальным формам болезни — значение предшествующих им травм; и наконец, поскольку он освобождает от необходимости реального решения, замещая его высвобождением инстинктов, придуманных в рамках собственной мифологии, или осознанием импульсов, которые психоаналитический идеализм признает источником объективных конфликтов. Психоанализ психологизирует реальность, доводя ее до ирреального: он заставляет больного увидеть в своих конфликтах разлаженный закон своего сердца, уводя от необходимости прочтения противоречий миропорядка. Такой терапии необходимо предпочесть ту, что предлагает больному конкретные способы преодоления конфликтной ситуации, изменяя среду или отвечая на противоречия условий существования другим, т. е. адаптированным, способом. Когда ирреализуются отношения индивида и среды, не существует никакой возможности выздоровления — фактически выздороветь можно, лишь реализуя новые отношения со средой [84].

Ошибаются и те, кто хочет исчерпать сущность болезни ее психологическими манифестациями и отыскать в психологическом объяснении путь к выздоровлению. Стремиться оторвать больного от условий его существования, а болезнь — от условий ее возникновения означает ограничиваться той же абстракцией и разделять психологическую теорию и социальную практику интернирования, т. е. стремиться удержать больного в его отчужденной экзистенции. Настоящая психология должна освободиться от тех абстракций, что затемняют истину болезни и отчуждают реальность больного, поскольку, когда мы говорим о человеке, абстракция не является лишь простой интеллектуальной ошибкой; настоящая психология должна избавиться от этого психологизма, ведь как и любая наука о человеке, она должна быть нацелена на его освобождение.

1793 — Пинель назначен главным врачом санчасти Бисетра.

1822 — Диссертация Бейля «Исследования душевных болезней (дефиниция общего паралича)».

1838 — Закон о душевнобольных.

1843 — Бейарже основывает «Медико-психологические анналы» 116 .