Карен Момджян - Введение в социальную философию

Однако, будучи необходимым условием и возможной причиной генезиса социальности, орудий ность не представляет собой ее самодостаточного основания. В данном случае мы сталкиваемся с прекрасно известной философам ситуацией несовпадения исторического и логического в сущностных характеристиках объекта, "обусловленного тем, что далеко не все явления, выступающие в качестве факторов генезиса системы, входят в необходимые условия ее воспроизводства и разви-тия"1".

Конечно, нельзя сказать, что орудийная активность, подготовившая возникновение человеческой деятельности, "умирает в ней", перестает быть специфицирующим признаком порожденного ею качества, внутренним фактором его самовоспроизводства. Ясно лишь, что в этой роли выступает не "орудийность вообще", а альтернативная ее рефлекторным формам целенаправленная орудийность, преобразованная человеческим сознанием (точно так же, как специфицирующим признаком современной рыночной экономики являются не товар и деньги "вообще", существовавшие задолго до капиталистической организации общества и подготовившие его возникновение, а их качественно превращенные "самозамкнутые" стоимостные формы, ставшие внутренним фактором развития капитализма "на собственной основе", отличным от "одноименных" внешних причин его генезиса).

Повторим еще раз: собственно человеческой орудийная активность становится лишь тогда, когда обретает осознанный, целенаправленный характер. Сказанное касается как ставшего человеческого общества, так и собственных фаз его генезиса - т. е. этапов развития, на которых еще нет вполне "готового" человека, но есть "человек формирующийся", находящийся в стадии становления, уже выходящий в своих главных жизненных проявлениях за рамки биологических законов существования.

Таковы, по мнению большинства антропологов, уже питекантропы, открывшие эру формирующегося человека, которая заканчивается морфологически отличными от современных людей неандертальцами, в объединениях которых, однако, уже существовал высокий уровень солидарности, делавший возможным выживание инвалидов, имелись ритуалы захоронения покойников и многие другие признаки, входящие в необходимый минимум социальности (характеризующие уже не деятельность как процесс, а организационные формы ее осуществления, т. е. собственно общество с особым типом отношений, отличающих его от сообществ животных, - об этом ниже).

Итак, характеризуя специфику человеческой деятельности мы можем подчеркнуть неразрывную связь двух классификационных признаков человеческой деятельности - сознания, выступающего как высшая форма информационной ориентации в среде, и "орудийного" труда, представляющего собой высшую форму адаптационного отношения к ней. Однако именно сознание является, по нашему убеждению, "признаком номер один", позволяющим понять подлинную специфику деятельности, в том числе и присущую ей орудийность в ее отличии от орудийного рефлекса животных предков человека.

Очевидно, что успехи человеческого рода, "возвысившегося" над природным царством, обретшим субстанциально иные законы существования в мире, есть результат не орудийности как таковой, а только "умной" орудийности, направляемой и регулируемой сознанием. Мышление, обретенное человеком, позволило ему окончательно преодолеть законы биологической адаптации, заменив морфологическую перестройку организма (свойственную не только животным, но и его "орудодеятельностным" предкам), безграничным совершенствованием средств труда. Не "орудийность вообще", а целенаправленный орудийный прогресс, ставший следствием сил человеческого ума, освободил людей от рабской зависимости от природы, позволил им - пусть не всегда успешно, зато самостоятельно - контролировать условия своего существования в ней, т. е. обрести свободу как способ "у-себя-бы-тия" в мире, а не бесправного квартирования в нем.

Подчеркивая первостепенную роль сознания в становлении и развитии социума (которая, однако, не тождественна его всесилию в нем - об этом ниже), мы должны подчеркнуть, что адаптивные возможности разума не ограничиваются орудийным прогрессом в узком смысле этого слова.

В самом деле, важнейшим фактором становления и развития общества были не столько индивидуальные инженерные успехи "гениальных производителей" в создании перспективных орудий труда, сколько возможности всего коллектива усваивать и транслировать этот индивидуальный опыт, делать его общим достоянием, сохранять для будущих поколений.

Иначе обстоит дело с коллективно живущими животными. У них, так же как и у людей, встречается индивидуальная пластичность программ поведения (определяющая различие между "умной" синицей, умеющей вскрывать бутылки с кефиром, и ее "менее умной" подругой, не "додумавшейся" до таких изощренных форм добывания пищи31). Однако индивидуальные успехи в адаптации за редким исключением не закрепляются в коллективном видовом опыте животных "передовые достижения" отдельных особей умирают вместе с ними, что вынуждает каждое новое поколение начинать с того же, с чего начинали его предшественники.

Все дело в том, что условно-рефлекторная модель поведения, не позволяющая обобщать и символизировать полученную информацию, предполагает исключительно соматические (телесные) способы передачи прижизненно выработанного опыта, т. е. его передачу путем поведенческих реакций по принципу "делай, как я" (именно так поступает выдра, обучающая выдренка плавать, или волчица, когда учит волчонка навыкам охоты).

И только сознание людей позволило им изобрести особые способы хранения и передачи информации, отличные как от генетической трансляции, так и от методов научения. Благодаря сознанию человек сумел не только усовершенствовать предметные средства деятельности и способы обращения с ними - собственные умения и навыки, но и создал возможности "экзосоматической", т. е. внетелесной передачи информации методом ее кодирования в так называемых знаковых объектах и процессах (книгах, рисунках, чертежах, ритуалах т. д.), образующих "тело" человеческой культуры, способ ее реального существования. В результате современные врачи, к счастью для своих пациентов, способны использовать методы древнейшей тибетской медицины, а юноша, не видевший в глаза ни одного пловца, научиться плаванию по книге, взятой в библиотеке.

Итак, мы видим, что возможности сознания позволили людям соединить выработку эвристической информации с надежными способами ее накопления и циркуляции в человеческом сообществе. Эта способность имела неоценимое значение в связи с коллективным характером человеческой деятельности - еще одним ее признаком, важным для понимания социокультурной реальности.