Дуглас Хардинг - Жизнь без головы

Среди других достижений мистера Хардинга — карьера в области архитектуры; большое количество писательских трудов, посвященных той же теме, что и эта книга, среди которых самая значительная и сложная работа — «Иерархия неба и земли: новая графическая схема человека во вселенной», которая сопровождается восторженным предисловием христианского ученого К. С. Льюиса; запатентованная трехмерная модель под названием «Исследователь личной вселенной»; постоянные семинары по всему миру, призванные передать людям главную идею этой книги.

Но эта книга не о Дугласе Хардинге. Она не ограничена узкими интеллектуальными, организационными или религиозными рамками. Данная книга о том и для того, кто прямо сейчас читает ее.

Джин Р. Фёрсби

Адъюнкт-профессор религии

Университет Флориды

Гейнсвилль, Флорида

Автор просил меня особо отметить следующее:

Погрузившись в самую суть этой книги на первых же ее нескольких страницах (где она абсолютно очевидна и в полной мере доступна), читателю не следует удивляться и смущаться, если он (она) обнаружит в дальнейшем, что кое-что из описываемого далеко от очевидного и совершенно непрактично. Постичь свою подлинную Природу (или безголовость) — значит быть самостоятельным, ступать по уникальному Пути и делать личные открытия. Цель автора (а он в качестве примеров приводит случаи из своей жизни) заключается в том, чтобы научить нас по-настоящему полагаться на Себя. Как писал Эмерсон: «Человеку важнее научиться находить и созерцать тот луч, который освещает его ум изнутри, нежели сияние небесного свода поэтов и мудрецов».

Представьте себе, что здесь вдруг появится человек и отсечет вам голову мечом!

Обезглавьте себя!.. Растворите все свое тело в Видении и станьте одним бесконечным восприятием!

Моя душа уносится прочь, а вместе с ней обычно и голова, и я не в силах помешать этому.

Прикрой свою грудь пустотой, набрось на голову мантию небытия.

Отдайся полностью… Даже если нужно отказаться от самой головы, зачем плакать по ней?

Вглядеться в Ничто — вот истинное видение, вечное видение.

Лучший день моей жизни — день моего, так сказать, перерождения — наступил, когда я обнаружил, что у меня нет головы. Это не литературный прием, не хитрый ход, замышленный, чтобы вызвать интерес любой ценой. Я говорю абсолютно серьезно: у меня нет головы.

Это открытие я сделал, когда мне было тридцать три года. И хотя это событие произошло совершенно неожиданно, оно стало ответом на настойчивое исследование: в течение нескольких месяцев я был поглощен вопросом «Кто я?». Тот факт, что я тогда путешествовал по Гималаям, вряд ли имел к этому какое-то отношение, хотя говорят, что в тех местах необычные состояния сознания не редки. Как бы то ни было, очень тихий ясный день и вид с того горного хребта, где я стоял, на затянутые дымкой долины и высочайшую горную гряду в мире создавал обрамление, достойное величайшего видения.

Случившееся было до нелепости простым и непримечательным: просто на мгновение я перестал думать. Рассудочность, воображение и вся мысленная болтовня затихли, слова иссякли по-настоящему. Я забыл свое имя, свою человеческую природу, свою вещественность, все то, что могло называться мной или моим. Прошлое и будущее исчезли. Я будто заново родился в тот миг, свободный от ума и всех воспоминаний. Существовало только Сейчас, тот настоящий момент и все, что несомненно присутствовало в нем. Было достаточно просто смотреть. И вот что я увидел: брюки цвета хаки, заканчивающиеся внизу парой коричневых ботинок, рукава цвета хаки, заканчивающиеся парой розовых кистей, и перед рубашки цвета хаки, заканчивающийся… абсолютно ничем! Уж точно не головой.

Мне не потребовалось много времени, чтобы заметить, что это ничто, эта дыра там, где должна была быть голова, была не просто пустым местом, не просто ничем. Напротив, она была полностью заполнена. Это была обширная пустота, наполненная до предела, ничто, включающее в себя все — траву, деревья, тенистые холмы вдали и высоко над ними снежные вершины, плывущие в синеве неба подобно стае угловатых облаков. Я потерял голову и обрел целый мир.

У меня буквально захватило дух. Казалось, я вообще перестал дышать, поглощенный Данностью. Он был здесь, этот великолепный вид, ярко сияющий в прозрачном воздухе, ничем не дополненный и не поддерживаемый, загадочным образом висящий в пустоте и — что было по-настоящему чудесно, волшебно и прекрасно — совершенно свободный от «меня», незапятнанный никаким наблюдателем. Его абсолютное присутствие было моим абсолютным отсутствием, телом и душой. Легче воздуха, прозрачнее стекла, полностью свободный от себя, я не находился нигде вокруг.

Но несмотря на магический, сверхъестественный характер этого видения, оно не было ни сном, ни эзотерическим откровением. Напротив, оно ощущалось как внезапное пробуждение от сна обыденной жизни, окончание сновидения. Это была самосветящаяся реальность, свободная от затуманивающего ума. Это было открытие совершенно очевидного, момент ясности в запутанной истории жизни. Я перестал игнорировать то, что всегда, по крайней мере с раннего детства, не замечал, потому что был слишком занят, слишком рассудителен или слишком напуган. Это было чистое, необусловленное внимание к тому, что всегда смотрело мне прямо в лицо, — моей абсолютной безликости. Говоря кратко, это было совершенно просто, ясно и прямо, вне суждений, мыслей и слов. Не возникало ни вопросов, ни ассоциаций, помимо самого переживания, — только покой и тихая радость и ощущение, что с меня спала невыносимая ноша.

Нужно отказаться от веры в то, что человеческое тело отделено от души. Я добьюсь этого… растопив видимые поверхности и проявив скрытую доныне бесконечность.

«Я пойду и встречусь с ней», — сказала Алиса. «Тебе не удастся сделать это, — ответила Роза. — Советую тебе пойти в другую сторону». Слова Розы показались Алисе бессмысленными, поэтому она, ничего не сказав, сразу же пошла по направлению к Красной Королеве, но, к своему удивлению, тотчас же потеряла ее из виду.

Я не образец сказочной красоты,

Найдутся и гораздо более красивые люди.

Но мое лицо меня устраивает,

Потому что я за ним.

Оно может оскорбить лишь вкус тех, кто передо мной.

По мере того как первый восторг от моего гималайского открытия постепенно проходил, я начал описывать его сам для себя примерно следующим образом.