Питер Прехтль - Введение в феноменологию Гуссерля

Шаг от критики ложной стратегии обоснования к собственному, феноменологическому опыту обоснования чистой логики осуществлен Гуссерлем во втором томе его Логических исследований [9] E.Husserl, Logische Untersuchungen. Zweiter Band. . При этом Гуссерль использовал идеи своего философского наставника Франца Брентано. Понятие «интенционального сознания», которому в конечном итоге было суждено стать признаком феноменологической мысли, развивалось Брентано в отграничении от той эмпирической психологии, которая описывает сознание и мышление в духе основанных на опыте наук. Уже брентановские размышления позволяли отчетливо осознать, что фундамент логики следует искать не в каузально объясняющей психологии, а в лучшем случае, в «дескриптивной психологии» или «описывающей феноменологии». Эта ссылка на дескриптивную психологию, с которой Гуссерль связал свои феноменологические исследования, доставила и первые трудности понимания, которым был подвержен второй том его Логических исследований. Носящая печать психологии терминология склоняла к ошибочному пониманию феноменологической специфики, поэтому уже во втором издании Гуссерль произвел соответствующие терминологические корректуры.

Феноменологическая постановка вопроса нацелена на то, чтобы «идеальное», репрезентируемое помимо прочего и логическими законами, поставить в отношение к сознанию, ему отвечающему. Она пытается отыскать ответ на следующий вопрос: каким образом идеальность логических законов, стало быть того, что признается объективным логическим законом, может быть доказана в отношении мыслящего субъекта? Подход к этой проблеме Гуссерль разрабатывает прежде всего через размышления, касающиеся языка [10] Ср. Первое логическое исследование в Логических исследованиях. . С анализа языка следует начинать ввиду осознания того обстоятельства, что любое суждение, любое познание формулируется как высказывание. Первым шагом Гуссерль предпринимает доказательство того, что языковые знаки связаны с конкретной работой мышления или, как он это еще называет, с «психическим переживанием».

С этой целью языковые знаки тематизируются Гуссерлем в качестве «выражения». Первое важное различение мы получаем тогда, когда вместе с Гуссерлем рассматриваем обычную речь. Мы можем констатировать, что языковым выражением должен передаваться определенный смысл. В соответствии с этим любое слово имеет два компонента: чисто материально оно есть звуковой комплекс, который «транспортирует» некоторый смысл. Смысл представляет собой то, что посредством данного знака имеется в виду. В гуссерлевской терминологии это означает: говорящий придает смысл звуковому комплексу (или письменным знакам) — он осуществляет «акт смыслопридания» («sinnverleihenden Akt»). Для иллюстрации того, что подобная дифференциация оправдана, предлагаются слова, звучащие схожим образом, но имеющие различный смысл: например, «крем» и «Крым» при схожем звучании обнаруживают всякий раз два различных значения.

Теперь Гуссерль проводит дальнейшие различения, которые не сразу можно заметить. Наряду со значением, смыслом, слову свойственна функция что-либо называть, а именно «представляемый» (мыслимый) предмет. Это различение известно нам из семантики, где слово в качестве «имени» называет предмет. В понимании реалистической семантики статус осмысленных имеют лишь те имена, которые отсылают к фактически существующему предмету. Позиция Гуссерля здесь принципиально иная: предметное представление не означает для Гуссерля представления вещественного предмета, известного нам из восприятия. Напротив, понятие «предмет» у Гуссерля подразумевает: какому-либо логическому субъекту приписывается предикат. Следовательно, если речь идет о предметности, то это еще не имплицирует того, что последняя выявлена в качестве вещного предмета в действительности. Как сделать теперь различие между «значением» и «именованием» несомненным; как наглядным образом пояснить утверждение, что слово обладает значением и с помощью значения именует или представляет предмет? Почему вообще необходимо различать эти моменты?

Два примера смогут оказать нам содействие в том, чтобы сделать необходимость данного различения очевидной. Один пример предлагает зримо присутствующий предмет, другой — не вещно-предметное, не вещное представление. Если я хочу назвать плодовое дерево, я могу назвать его, например, фруктовым деревом или яблоней: в другом случае один и тот же предмет я могу назвать зданием или домом. В обоих случаях с различными именованиями я отношусь к одному и тому же предмету. Возможно, это станет яснее, если я одну и ту же историческую личность назову один раз победителем при Йене, а другой — побежденным при Ватерлоо. В некотором смысле — без момента наглядности — с терминами «равноугольный треугольник» и «равносторонний треугольник» я отношусь к одному и тому же предмету. Во всех примерах выявляется различие в способе именования при наличии тождественного предмета. Это призвано проиллюстрировать то, что с различным значением, различным смыслом можно относиться к одному и тому же предмету. Однако в результате этого данный феномен еще не получает феноменологического разъяснения, а только становится понятным в аспекте своей дифференциации. Столь же допустим и тот случай, чтобы одним и тем же значением именовались различные предметы. С выражением «лошадь» я могу один раз отнестись к «Буцефалу», другой — к рысаку или к пони, или к родовому понятию «лошадь», случись мне говорить о родовой принадлежности зебры.

Если данные различения признаются весомыми, значение и словесное звучание должны быть удостоверены феноменологически. Приводимые различения выполнялись чисто дескриптивно. Высказывания типа: «Каждое выражение что-либо подразумевает и, подразумевая что-либо, оно относится к „предметному“» нуждаются в прояснении с феноменологической точки зрения. То обстоятельство, что посредством значения я отношусь к чему-то предметному, Гуссерль называет «интенцией значения» (Bedentungsintention). В ней находит свое выражение интенциональный характер сознания. Брентано характеризовал сознание тем, что оно всегда есть сознание о чем-то, следовательно, — сознание о предмете [11] Гуссерлевское понятие интенциональности отлично от брентановского. Определение интенциональности как сознания о чем-то, ставшее уже хрестоматийным, касается, по сути, понятия интенциональности у Брентано. В трактовке Брентано, интенциональность охарактеризована лишь с одной стороны, в аспекте интенционального переживания (сознание о…), в то время как предметный аспект единой интенциональной корреляции остается без прояснения. На редкость точное определении интенциональности в рамках гуссерлевских трансцендентально феноменологических исследований имеется у Поля Рикера. Приведем его полностью: «Крупным открытием феноменологии, при непременном условии феноменологической редукции, остается интенциональность, т. е. в наиболее свободном от технического истолкования смысле примат сознания о чем-то над самосознанием. Но это определение интенциональности пока еще тривиально. Строго говоря, интенциональность означает, что интенциональный акт постигается только посредством многократно идентифицируемого единства имеющегося в виду смысла: того, что Гуссерль называет „ноэмой“ или интенциональным коррелятом „ноэтического“ акта полагания» (Ист-Филос. Ежег. '90 М., 1991.). — прим. перев. . Во всецело конкретной интенции значения я отношусь к предметному, я нечто (как нечто) «подразумеваю» (vermeine) тик в первом приближении или в предварительном смысле можно наметить всеобщую структуру сознания, т. е. интенционального сознания.