Александр Богданов - Культурные задачи нашего времени

Ясно, что если процесс развития стремится уничтожить индивидуалистические элементы пролетарской жизни, то культурно-классовая задача пролетариата не только не может сводиться к дальнейшей выработке индивидуалистических форм, но наоборот, должна включать в себя тенденцию к их разрушению, к их отмене и замещению каким-то иным типом.

Это, однако, не означает, чтобы элементы индивидуализма были уже теперь слабы и ничтожны в системе пролетарские движения. Они еще очень сильны как на его правом фланге — трэд-юнионистском и оппортунистическом, так и на левом — анархо-синдикалистском. В трэд-юнионизме, опорою которого являются представители наиболее квалифицированного труда, сказывается влияние сохраняющейся там до сих пор специализации: она всегда поддерживает, как мы указывали, дробность интересов и психическое обособление личностей; в оппортунизме — влияние примыкающей к рабочему классу справа полубуржуазной интеллигенции, пропитывающей своим настроением наиболее близкие к ней его слои. Анархия и отчасти синдикализм соответствуют тем более ранним фазам движения, на которых еще сильны следы происхождения рабочего класса из разоренной давлением капитала мелкой буржуазии, ремесленной, крестьянской и торговой: этим объясняется и тот, в значительной мере, лишь внешний, революционаризм, который отличает «левое крыло» западно-европейского рабочего движения: этот результат мучительного социального крушения, печать которого еще не изгладилась в новой борьбе, уже не безнадежной, как прежняя, а напротив, полной светлых обещаний.

Но конечно, не в этих промежутках и не в различных смешанных тенденциях пограничных частей пролетарского коллектива лежат основы его собственного творчества — культурные принципы, которым принадлежит будущее.

Авторитарные отношения до сих пор занимают не меньшее место в социально-трудовой обстановке рабочего, чем индивидуалистические: продажа рабочей силы реализуется в подчинении покупателю и лицам, его замещающим. Не должно ли новое творчество отразить и выразить эту сторону классового бытия, как первичную и определяющую? Не здесь ли новый принцип культуры?

В действительности он, однако, не новый, а очень и очень старый. Целый период жизни человечества, простиравшийся на много тысячелетий, был ознаменован решительным, подавляющим господством авторитарного типа организации, а с ним и авторитарной культуры: патриархально-родовой быт и феодализм.

Мировоззрения тех времен, хотя и весьма разнообразные у различных народов и на разных ступенях развития, были постоянно и всецело религиозные. Вселенная представлялась по схеме патриархальной общины или феодального царства: властные божества, родовые, племенные, национальные, стихийные, управляли жизнью, подчиняя и контролируя все явления своей хозяйскою волей. От них исходит всякий успех и всякая неудача, всякое знание, всякий обычай, всякое право. Зародыши науки скрывались в религиозной оболочке, и были тайной организаторского сословия — жрецов; искусство служило религии, проникнутое той же идеей авторитета, которую воплощало в пластических образах богов, в их царственных дворцах — храмах, в сказаниях о божествах и героях, в посвященной им музыке и танцах. В те времена человек до такой степени был неспособен даже свои собственные действия понимать иначе, как исполнение какой-нибудь властной воли, — что создало миф о душе, властительнице тела; и миф этот, поддерживаясь остатками авторитарных отношений, до сих пор тяготеет над психологией, социальными науками, философией, в виде различных дуалистических идей. Но теперь все это только пережитки в эклектично-пестрой культуре настоящего. Тогда же авторитарная культура обладала настолько высокой цельностью, о какой мы, дети эпохи сплетающихся и сталкивающихся тенденций, можем пока еще разве лишь мечтать.

Итак, следует ли принять, что рабочий класс, поскольку он вынужден жить в атмосфере авторитарного подчинения, должен, приспособляясь к нему, вырабатывать сам культурные формы соответственного типа? Что атмосфера эта оказывает культурное влияние, по крайнее мере отчасти, на рабочие массы, о том свидетельствуют и клерикальные рабочие союзы, и сохранение помимо них религиозности среди рабочих даже наиболее передовых стран. Но и религиозность, и клерикальная организация — это такие формы, которые пролетариат находил более или менее готовыми в окружающей его социальной среде. Вопрос заключается в том, таково ли направление самостоятельного творчества, вытекающего из условий развития рабочего класса.

Внутри рабочего класса авторитарные отношения быстро распадаются. Несколько десятков лет тому назад еще в целом ряде производств играли значительную роль группировки, подобные ремесленно-цеховым: рабочие полноправные — мастера от себя нанимали помощников, вроде прежних подмастерьев и учеников, которые и должны были им подчиняться. Теперь это почти исчезло, перед договором найма все рабочие принципиально равны. Семья дольше всего сохраняет авторитарное строение — власть мужа над женой и родителей над детьми. Но капитал подрывает ту экономическую зависимость, на которой основана эта власть. Эксплуатация женского и детского труда дает экономическую опору более слабым членам семьи, делает из рабов — товарищами мужа и отца. Здесь патриархальный институт семьи подкапывается в корне.

Но подчинение рабочего предпринимателю и его агентам остается? Да, конечно. Тем не менее, и в нем происходит глубокий переворот, и оно становится совершенно иным, чем старые авторитарные отношения. Вторгается классовая борьба, и то, что было раньше живой, органической связью двух социальных элементов, взаимно необходимых и взаимно дополняющих друг друга, она делает их жизненным противоречием, которое обостряется в ходе развития. Во всякой истинно-авторитарной системе, начиная от патриархальной общины и кончая азиатской деспотией, между полюсами социального дуализма — властью и подчинением — существует принципиальная гармония. Если подчиненный, допустим, страдает от своего властителя, то он может только желать себе на его место иного властителя; и если даже станет против него бороться, то для того, чтобы захватить себе его власть, но не более: против самой власти, против этого типа организации он бороться не может, ибо в нем всецело живет и в его только формах мыслит. Иначе обстоит дело с пролетарием.

Наемный рабочий окружен самыми разнообразными отношениями; его практика и мышление не скованы, не ограничены авторитарной связью. Страдая от своего подчинения или, экономически выражаясь, эксплуатации, он ищет опоры в иных связях. Возникает классовое объединение и борьба ведется не за перемену властителя, не за то, чтобы самим лично стать властителями, — а за ограничение власти , за изменение самого способа организации. Ограничение авторитарного принципа — это начало его отмены. Такова тенденция массовой борьбы пролетариата: она направлена против авторитарности, к ее вытеснению иными общественными связями.