Майкл Даммит - Что такое теория значения?

Это становится особенно ясным тогда, когда мы спрашиваем относительно какого-нибудь ассерторического предложения, содержание которого мы на практике понимаем и по отношению к которому применение понятий ”истинный”, ”ложный” интуитивно неясно, какие положения дел мы должны рассматривать как свидетельствующие о том, что утверждение, осуществляемое путем произнесения этого предложения, было неправильным. Делая утверждение, говорящий исключает определенные возможности; если утверждение недвусмысленно, то должно быть ясно, какие положения дел он исключает, а какие — нет. Исходя из нашего практического понимания ассерторического предложения, мы можем сразу ответить, исключает говорящий посредством такого утверждения то или иное положение дел или нет. Чтобы ответить на этот вопрос, нам не требуется апелляция к интуитивному применению предиката ”ложный” к предложению, и наш ответ может даже противоречить этому; не нужно нам думать и о том, должны ли мы считать утверждение неправильным в том или ином случае (подобно тому как мы должны думать о том, можем ли мы считать, что правильность условного утверждения доказана, если антецедент оказывается ложным). Мы вместе с тем знаем, например, что тот, кто делает условное утверждение, не исключает возможности того, что антецедент ложен, что ложность антецедента не делает утверждение неправильным и действительно предотвращает возникновение такой ситуации, которую он исключает; и мы знаем это независимо от какого бы то ни было решения относительно того, должно ли условное предложение, которое он употребляет, быть названо в этом случае ”истинным”. Точно так же мы знаем с самого начала, что говорящий, который делает утверждение с помощью атомарного предложения, содержащего собственное имя или определенную дескрипцию, действительно исключает возможность того, что у имени или дескрипции отсутствует референт; и опять мы знаем это совершенно независимо от какого бы то ни было решения относительно того, должно ли предложение в случае отсутствия референта быть названо ”ложным”.

Таким образом, по очередности объяснения понятие неправильности утверждения предшествует понятию его правильности. Почему этот факт так долго оставался незамеченным? Отчасти из-за склонности сосредоточивать все внимание на разрешимом случае: ожидание относительно результата проверки можно беспристрастно описать как ожидание того, что результат будет благоприятным, или как ожидание того, что результат не будет неблагоприятным. Отчасти может быть даже из-за склонности уделять особое внимание рассмотрению утверждений в будущем времени, которые предсказывают появление наблюдаемого положения дел в течение определенного периода или определенный момент времени: ибо тогда положительное ожидание ограничено во времени и, следовательно, имеет реальную ценность: если ожидание не будет удовлетворено в течение данного времени, то оно будет обмануто. Но главным образом, я думаю, из-за неявного предположения реалистической теории значения, оперирующей неэффективным понятием условий истинности предложений. Если условия, с помощью которых задано содержание утверждения, суть условия, которые мы можем распознать, то в этом случае весьма существенно, берем ли мы в качестве первичного понятие правильности или же понятие неправильности: одно дело говорить, что утверждение правильно, если имеет место нечто, что исключает возможность его неправильности, и совсем другое дело говорить, что утверждение неправильно, если имеет место нечто, что исключает возможность его правильности. Но если условия, с помощью которых задано содержание утверждения, суть условия, которые мы можем понимать не будучи в общем случае способны их распознавать, то в этом случае указанное различие несущественно, поскольку условие неправильности утверждения будет иметь место всегда, когда не соблюдается условие его правильности, и наоборот. Это не значит, что в контексте реалистической теории значения вопрос о том, какое понятие первично, не имеет значимости: даже в этом контексте остается верным то, что в отношении очередности объяснения понятие неправильности утверждения первично.

Эти соображения ведут к построению иной теории значения, теории, которая согласуется с верификационистской теорией в отношении использования скорее только эффективных, нежели трансцендентальных, понятий, но которая заменяет верификацию фальсификацией в качестве центрального понятия теории: мы знаем значение предложения, если мы знаем, как распознать то, что оно фальсифицировано. Такая теория значения приведет к логике, которая не является ни классической, ни интуиционистской [3] . В одном отношении она, будучи далека от теории значения, оперирующей условиями истинности, отличается и от верификационистской теории. Верификационистская теория значения настолько приближается к объяснению значения предложения с помощью того, на основании чего предложение может утверждаться, насколько это вообще возможно для какой-либо правдоподобной теории значения; она должна, конечно, отличать действительные основания говорящего, которые могут быть неокончательными или же косвенными, от непосредственных, решающих оснований, с помощью которых устанавливается значение предложений, в частности предложений типа предложений в будущем времени, для которых говорящий не может иметь решающих оснований в момент их произнесения. Однако фальсификационистская теория вовсе не связывает значение предложения непосредственно с тем, на основании чего сделано с помощью этого предложения утверждение. Вместо этого она связывает содержание утверждения с тем обязательством, которое принимает говорящий, делая это утверждение; утверждение—это разновидность азартной игры, в которой говорящий никогда не ошибается. Такая теория имеет, следовательно, явное сходство не только с попперовским объяснением науки, но также с теоретико-игровыми семантиками, разработанными Хинтиккой и другими.

Любая теория значения, как мы видели выше, распадается на три части: во-первых, это теория-сердцевина, или теория референции; во-вторых, теория-оболочка, теория смысла; и в-третьих, дополнительная часть теории значения, теория действия. Теория действия устанавливает связь между значениями предложений, определенными с помощью теорий референции и смысла, и реальной практикой употребления языка. Теория референции определяет рекурсивным образом применение к каждому предложению того понятия, которое является центральным в данной теории значения: если центральным понятием является истина, то это выражается в определении для каждого предложения того условия, при котором оно истинно; если центральным понятием является верификация, то она определяет для каждого предложения условие, при котором оно верифицируется; и аналогичным образом — если центральным понятием является фальсификация. Она осуществляет это по отношению к каждому предложению из бесконечного множества предложений языка путем приписывания каждой более или менее значимой конституенте предложения (каждому слову) некоторого референта, который принимает ту форму, которая требуется для того, чтобы референты компонент любого предложения совместно определяли применимость к этому предложению центрального понятия. Так, если центральным понятием является понятие истины, то референтом одноместного предиката является множество объектов (или функция от объектов к истинностным значениям); если это понятие верификации, оно является эффективным средством распознавания для любого данного объекта убедительно доказательства того, что предикат приложим к этому объекту; или что он не приложим, если центральным понятием является понятие фальсификации.