Георг Вильгельм Фридрих Гегель - Учение о бытии

Насколько для всех построений Науки логики существенно признавать за пределами мысли творческую силу, видно из того, что с упразднением этой силы упраздняется и сам диалектический процесс развития понятия. Процесс этот состоит в том, что полагается а , ему противополагается b , и оба они примиряются в с . Но ясно, что это примирение состоит вовсе не в том, что мы находим третий термин с и подводим под него первый и второй термин а и b , называя их его моментами. Примирение достигается тем, что мы находим в с самую силу такого примирение а и b , при которой оба они снимаются в с ; таково требование и самого Гегеля. Между тем у Гегеля мы этой силы не находим, а находим лишь игру все в новые и новые термины. Бытие и небытие примиряются в становлении ; но как они примиряются, т. е. как бытие отожествляется с небытием, остается неизвестным. Бытие в широком значении этого слова и сущность примиряются в понятии ; но в чем примиряющая сила понятий, также неизвестно. Субъект и объект примиряются в идее ; но как они выводятся из нее, как ее подчиненные моменты, это также не выясняется. Вся диалектика Гегеля вращается лишь в области слов. И понятно почему. Чтобы а отожествлялось с b , нужно, чтобы в а была обнаружена та основная, элементарная сила изменения , которая способна перевести а в b . Этой силы в данном нашей мысли содержании понятий мы нигде не находим . Мы сознаем что в пространстве сопоставлены , а во времени сменяются различные данные, но того, что объединяет сопоставленные или сменяющиеся данные в вещь или в процесс , мы не сознаем: оно ле { XXII }жит за пределами сознания , в области трансцендентной для него реальности . Следовательно, если задача диалектики есть объединение различных данных сознания, то эта задача неразрешима для мысли, пока последняя не признает за своими пределами чего-то трансцендентного , недосягаемой для нее по содержанию, но мыслимой сущею, вещи в себе .

Идеализм Гегеля последовательно превращается в спиритуализм, а спиритуализм оказывается бессильным разрешить проблему мира. Ибо последняя разрешается через признание творческой силы, а дух, как нечто известное нам, такой силы не имеет ; если же дух есть нечто нам не известное , то он уже не есть дух , а так и остается чем-то нам неизвестным , для чего нет названия. Гегель совершенно правильно указал на путь очищения мысли, как на средство достижения абсолютного; но его чистая мысль не вполне чиста, ибо в ней осталось опытное, феноменальное содержание, именно она сама . Его чистая мысль есть мысль о мысли , т. е. о явлении абсолютного, а не о самом абсолютном . Оставив же в чистой мысли ее саму содержанием мысли, он отожествил мысль и абсолютное , и это коренное заблуждение привело к крушению всю его философию.

Но если философия Гегеля испытала законное крушение, то в читателе настоящего предисловия естественно может возникнуть вопрос, — стоит ли после этого изучать ее. На это мы ответим словами самого Гегеля: «…следует отвергнуть превратное представление, будто (какая-либо) система должна быть признана совсем ложною , а истинная система напротив — лишь противоположною ложной … На эту (разбираемую) точку зрения не следует поэтому смотреть, как на некоторое мнение, как на субъективный, произвольный образ представления и мышления некоторого неделимого, как на заблуждение умозрения; напротив, последнее на своем пути необходимо перемещается на эту точку зрения, и поскольку оно делает это, система совершенно истинна. Но эта точка зрение не есть высшая . Тем не менее система не может вследствие того быть признаваема ложною …; но в ней должно считаться ложным лишь признание ее точки зрения за высшую. Истинная система не может поэтому находиться к ней лишь в отношении противоположности , ибо это противоположное было бы само односторонним. Напротив, как высшее, она должна содержать в себе низшее».

Как такая необходимая и потому относительно истинная ступень развития философии, философия Гегеля сохраняет и ныне великую ценность. Изучение ее уже потому ценно, что, если оно еще и не открывает высшей истины , то все же способствует оценке низшей истины . А после Гегеля всплывало на поверхность множество таких учений, которые по отношению к философии Гегеля были несомненно низшими истинами, но которые, однако, нередко были возвышаемы над нею именно потому, что знание ее долгое время находилось в пренебрежении. { XXIII }

Полное изменение, которое претерпел между нами в последние лет двадцать пять философский образ мышления, и высшая точка зрения, которой в этот период времени достигло самосознание духа относительно сказанного изменения, оказали до сих пор еще мало влияния на состояние логики .

То, что до этого периода времени именовалось метафизикою, истреблено, так сказать, с корнем и стеблем и исчезло из ряда наук. Где еще слышны и где еще смеют раздаваться голоса прежней онтологии, рациональной психологии, космологии и даже прежнего естественного богословия? Такие исследования, как например, о нематериальности души, о механических и конечных причинах, — где они еще могут встретить интерес? Да и прежние доказательства бытия Бога излагаются лишь исторически или с целью поучения и возвышения духа. Следует признать за факт, что интерес отчасти к содержанию, отчасти к форме прежней метафизики, отчасти к тому и другой вместе утрачен. Как ни замечательно, если народ утрачивает, напр., науку своего государственного права, свои настроения, свои нравственные привычки и добродетели, но не менее замечательно, если он теряет свою метафизику, если его занимающийся своею чистою сущностью дух уже не находит в ней своего действительного существования.

Экзотерическое учение кантовой философии, по которому рассудок не должен превосходить области опыта , ибо в противном случае познавательная способность становится теоретическим разумом , который сам по себе создает лишь призраки , послужило с научной стороны оправданием отказа от умозрительного мышления. Это популярное учение пошло навстречу зову новой педагогики, современной потребности, обращающей взор к непосредственной нужде, которая гласит, что как для познания опыт есть первое, так и для умелости в общественной и частной жизни теоретическое умствование даже вредно, и существенным, единственно полезным является вообще упражнение и практическое развитие. И так как наука и опытный здравый смысл подали друг другу руку, чтобы потрудиться над { XXIV }уничтожением метафизики, то получилось, по-видимому, странное зрелище — образованного народа без метафизики , как бы вообще многообразно разукрашенного храма без Святого Святых. Богословие, бывшее ранее того хранителем умозрительных таинств и — хотя бы зависимой от них — метафизики, пренебрегло этою наукою ради чувства, практической популярности и исторической учености. Соответственно такому изменению исчезли там и сям те одинокие , которые, принесенные в жертву своим народом и удаленные от мира с тою целью, чтобы имели в нем место содержание вечного и исключительно ему, не ради пользы, а ради благодати, посвященная жизнь; исчезновение, которое может быть рассматриваемо еще в другой связи, отличной от вышеупомянутой, но представляющей по существу тожественное явление. Таким образом, после изгнания этого мрака, этого бесцветного занятия погруженного в себя духа самим собою, существование превратилось, по-видимому, в веселый мир цветов, между которыми, как известно, нет черных .