Рихард Прехт - Любовь

Возможно, что проблема особенности является фактически весьма современной и новой. Чем больше мы узнаем о мире и чем больше у нас возможностей для сравнения, тем сложнее обстоит дело с особенностью. Мы не самые умные, не самые красивые, не самые милые, не самые одаренные, не самые совершенные, не самые успешные, не самые остроумные и так далее. Мы всегда сталкиваемся с тем, что есть люди, которые «лучше» нас в том или ином отношении. К наиболее высоко ценимым особенностям мы относим наш музыкальный вкус, наше отношение к моде, наш личностный стиль. Но мы делим все это с тысячами, если не с миллионами людей. Мне кажутся оригинальными убранство моей квартиры и мои любимые музыкальные диски, но, к сожалению, точно такое же убранство и точно такие же диски есть у людей, которые мне совершенно чужды и, более того, у людей, которых я терпеть не могу.

Самым тяжким грузом на чувство особенности ложится профессия. У очень немногих людей какая-то особенная профессия. Во всяком случае, мы редко считаем ее особенной. Профессия многих и многих людей отнюдь не позволяет им чувствовать себя какими-то особенными. Художник может претендовать на особенность, а, скажем, служащий какого-нибудь учреждения — нет. Не логично ли предположить, что служащий учреждения испытывает большую, чем художник, потребность чувствовать себя особенным за пределами своей профессии? Другими словами, не нуждается ли он в любви больше, чем художник? Но давайте спросим об этом самого административного чиновника.

Никлас Луман родился вЛюнебурге в 1927 году, окончил юридический факультет и с 1953 года работал в высших административных земельных судах Люнебурга и Ганновера. Работа, похоже, не удовлетворяла его. В свободное время он без разбора читает книги по всем возможным специальностям, делая выписки и заметки. В возрасте 33 лет он добивается стипендии в Гарвардском университете в Бостоне. Как прилежный студент, он посещает лекции знаменитого американского социолога Толкотта Парсонса. Луман возвращается в Германию много знающим человеком. Во всяком случае, он знает слишком много для должности референта в Высшей школе администрации в Шпейере. По счастливой случайности он отдает написанную им книжку «Функции и следствия формальной организации» влиятельнейшему немецкому социологу Гельмуту Шельски. С большим трудом Шельски переманивает Лумана в Мюнстерский университет и заставляет его защитить диссертацию. Все это происходите головокружительной быстротой. В 1968 году Луман становится профессором социологии во вновь открытом университете Билефельда. Сегодня, спустя десять лет после смерти (Луман умер в 1998 году), он считается — наряду с Фуко — одним из значительнейших социологов XX столетия.

Различия и сходства между Фуко и Луманом примечательны. По возрасту лишь один год разделял титанов французской и германской социологии. Оба использовали социологию намного более осознанно, нежели их предшественники. Естественно, у них не было ни малейшего желания ни знакомиться другсдругом, ни даже иметь друг к другу какое-то отношение.

Так же, как и Фуко, Лумана не устраивали традиционные формы, в каких описывали историю и общество. Фуко обрушился на представление о том, что история западной культуры представляет собой направленный вверх поступательный процесс. Луман подвергает сомнению идею о существовании общества. На его место он ставит множество частичных обществ. Социология Фуко — это социология прерывности. Социология Лумана — это социология независимых общественных подсистем. Абсолютная истина так же маловероятна, как и независимая мораль. Истина и мораль — то, что власть определяет как истину и мораль. Истина и мораль суть функциональные величины в общественной системе координат. Иногда они важны, иногда — нет, утверждает Луман. Для науки истина важна; для экономики, искусства или управления — напротив, нет.

В своей книге «Любовь как страсть» Луман описывает любовь как величину функции одной общественной координаты — координаты «интимности». Этот взгляд представляется удивительным, ибо учитель Лумана Толкотт Парсонс хотя и считал общество совокупностью независимых отдельных функциональных систем, никогда не причислял к ним интимность. Теория систем Лумана, напротив, включает в себя также и чувства. В первой же лекции зимнего семестра 1968/69 года Луман касается любви. Время было выбрано на редкость удачно. «Коммуна-1» в Берлине отбирает и изучает как раз новые формы интимности. Возникает движение хиппи с его «love and peace». Трезвый управленец в костюме и галстуке далеко опередил свое время. Казалось, он догадывался, какое наследие породит революция 1968 года и какие надежды вскоре будут разбиты. Но что хотел сказать о любви Луман?

Луман тоже исходит из того, что для влюбленного речь идет о том, чтобы чувствовать себя особенным, т. е. уникальной индивидуальностью. Чем сложнее устроено общество, тем труднее это почувствовать. Десять лет работы в административных органах показали Луману, что социальные системы не способствуют формированию устойчивой индивидуальности. Отдельный человек сегодня разрывается между различными участками социального пространства: человек — отец или мать семейства, он играет определенную роль в своей профессии, увлекается игрой в кегли или в бадминтон, является членом интернет-сообщества, он сосед, налогоплательщик и супруг. Очень трудно в такой ситуации стать цельной индивидуальностью. Там, где социальные отношения соскальзывают с прочной основы, там дробится и психика. Следствием становится повышенная потребность в любви, так как «в обществе с преимущественно безличными отношениями очень трудно найти точку, в которой человек мог бы ощущать себя цельным и поступать, как цельность. То, что человек ищет под видом любви, то, что он ищет в интимных отношениях, можно определить так: он ищет валидации представления о самом себе » (92). Проще говоря, человек в любви ищет самоутверждения.

К этому выводу мы уже пришли в 8-й и 9-й главе: любовь в современном обществе — это особое зеркало, глядя в которое частное воспринимает себя как нечто целое. Любящий связывает себя с неким визави, «который верит в единство факта и видимости или по меньшей мере делает это единство предметом собственного представления, в которое должен поверить визави» (93). Но как работает эта странная игра обоюдных представлений в деталях? Может ли такая игра продолжаться долго? И если да, то по каким правилам?

Для Лумана любовь в современном обществе не игра, а кодекс, т. е. игра по заранее предписанным правилам.

«Собственный план» — или «собственная техника», как сказал бы Фуко — отдельного человека — это результат коммуникативного обмена. Он — этот план — возникает в результате бесед, чтения, слушания, перенимания, размышления и так далее. Слово «коммуникация» является у Лумана ключевым. Но как осуществляется коммуникация между любящими, как они общаются? Что типично для общения любящих?