Алексей Лосев - Очерки античного символизма и мифологии

b) Как должен относиться к политике такой философ? Разумеется, он не найдет для себя большой ценности в государстве. Фалес, хотя, по Диогену Лаэрцию, «кажется, что и в государственных делах давал самые лучшие советы», все–таки, как передает тот же источник, «сам он говорит, что вел жизнь одинокую и частную» [753]. Любопытный вопрос задает Платон в начале своего «Гиппия Большего»: «Однако же, Гнппнй, что бы это за причина, что те древние, которых великие имена прославляются за мудрость, например, Питтак, Биант и Фалес Милетский со своими последователями, а также позднейшие — до Анаксагора, если не все, то многие из них, как видно, удерживались от дел гражданских ?» [754]Как бы ни локализировать этот вопрос в диалоге, ясно, что Платон считает воздержание первых философов от политической жизни за историческую истину. То же самое находим мы в общей форме и в другом платоновском диалоге, в «Протагоре». Здесь вся мудрость первых философов резюмируется в двух изречениях: «Познай самого себя» и «Ничего через меру» [755]. Нам понятна эта воздержность древнего мыслителя, углубленного созерцателя мировых тайн, остановившегося на мироздании в его целом. Ему некогда участвовать в жизни мелких реальных вещей, он всегда удержится от нее, всегда исполнит только необходимое и не увлечется ею. В древности не все были согласны о том, действительно ли старинные семь мудрецов удалялись от политической жизни [756]. Но во всяком случае безусловен тот факт, что в гномах содержится вполне положительное отношение к государственным установлениям, наряду со скептическим взглядом на жизнь человеческую в ее целом [757]. Это было первое соединение фактического участия в общественной жизни (если действительно тут было участие) с принципиальным скептицизмом, — соединение, столь характерное для греческих мыслителей.

с) Яркую позицию в отношении политического мировоззрения занимает Гераклит.

«В нас [всегда] одно и то же: жизнь и смерть, бдение и сон, юность и старость. Ибо это , изменившись, есть то; и, обратно, го, изменившись, есть это » [758]. Достаточно одной этой фразы, чтобы иметь представление о том, как думает философ о политике. Все перевертывается как в калейдоскопе — где же тут точка опоры, чтобы действовать в политике вполне разумно и целесообразно? Климент Александрийский пишет: «По–видимому, Гераклит смотрит на рождение как на несчастье. Он ведь говорит: «Родившись, они хотят жить и умереть, или, скорее, найти покой, и оставляют детей, чтобы и те умерли» [759]. Гераклит презирает людей. «Один для меня — десять тысяч, если он наилучший» [760]. «Ибо, каков у них ум или рассудок? Они верят народным певцам, и учитель их — толпа. Ибо не знают они, что много дурных, мало хороших» [761]. По Гераклиту, за изгнание наилучшего эфесяне должны бы перевешать друг друга. «Эфесяне заслуживают, чтобы у них все взрослые перевешали друг друга и оставили бы город для несовершеннолетних за то, что они изгнали наилучшего своего друга Гермодора, говоря: «Пусть не будет среди нас никто наилучшим. А раз такой оказался, так пусть же живет он в другом месте и с другими»» [762]. Гераклит не верит в идеальное царство на земле. Он признает лишь ту правду, которая есть раздор и которая заключается в том, что «все возникает через борьбу и по необходимости» [763]. Этим, вероятно, и вызваны две такие мысли: «Самомнение [или возмущение] должно гасить скорее, чем пожар» [764]и «За закон народ должен биться, как за свои стены» [765]. Эти две «политические» мысли Гераклита можно понять лишь как проповедь воздержания от всяких новшеств ввиду бесполезности и тщетности всяких человеческих попыток создать что–нибудь помимо закона всеобщей необходимости.

Любопытна и личность Гераклита. Он был причастен к государственной деятельности, а грамматик Диодот даже утверждал, что его сочинение заключало учение не о природе, но о государстве ; «изречение же о природе приводилось в виде примера» [766]. Интересно, однако, поведение этого государственного мужа. По Диогену, Антисфен сообщает, что «Гераклит уступил брату царское достоинство» [767], а «когда сограждане обратились к нему с просьбой издать для них законы, он пренебрежительно отказался по той–де причине, что в государстве уже укоренился худой образ правления» [768]. И далее Диоген говорит: «Удалившись же в храм Артемиды, он проводил время, играя с детьми в кости. Когда жеэфесяне начали собираться вокруг него, он сказал: «Чему вы, негоднейшие, удивляетесь? Разве не лучше заниматься этим, чем вместе с вами вести государственные дела?» И, наконец, возненавидев людей и уединившись, он жил в горах, питаясь растениями и травами» [769]. Презрение к людям — характерная черта Гераклита. Он «презирал и афинян, среди которых пользовался весьма большой славой» [770]. «Дружбой его пожелал обладать Дарий» [771]и даже писал ему, по преданию, письма, но он «пренебрег приглашением царя Дария переселиться в Персию» [772]«Более, чем кто бы то ни было», гласит предание, «он отличался надменностью и высокомерием, как видно из сочинения его, в котором он говорит: «Многознание не научает уму. Ибо в противном случае оно научило бы Гесиода и Пифагора, а также Ксенофанэ и Гекатея, ибо единая мудрость — достигнуть такого знания, что правит всем — всегда» [773]. И Гераклит раздражителен не только к этим великим философам. По его мнению, «Гомер заслуживает изгнания из общественных собраний и наказания розгами, и точно того же [заслуживает] Архилох» [774]. Все эти отрывочные, полулегендарные сведения о жизни и личности Гераклита, не могущие быть проверенными в точности, складываются, однако, в общую, по настроению, конечно, правильную картину, ибо такие люди, как Гераклит, Сократ, Пифагор, не могут быть одной выдумкой. И эта картина — полное презрение философа к политической жизни , увеличенное еще тем, что фактически–то философ участвует в этой жизни и страдает о ней. «Плачущий», «темный» — все это эпитеты Гераклита настолько же яркие и выразительные, насколько и древние. Пессимизм «политического» настроения Гераклита ясен до конца.

d) Ту же, хотя, вследствие скудости источников, менее яркую картину представляет для нас мировоззрение Парменида.

Парменид противоположен Гераклиту в чем угодно, но только не в оценке реальной, чувственной вещи. Оба философа отрицают эту вещь, не признают за ней самодовления. По Страбону, Парменид вместе с Зеноном дали хорошие законы Элее [775], а Плутарх прямо пишет: «Парменид свое собственное отечество привел в порядок отличнейшими законами, так что власти ежегодно заставляли граждан давать клятву остаться верными законам Парменида» [776]. Мы, однако, знаем, какова сущность или судьба всех этих занятий политикой у древнего мыслителя. Нам еще неоднократно придется встретиться с этой горячей, подчас даже лихорадочной политикой, с большими увлечениями политическими теориями, в основе чего, однако, почти всегда лежит пессимистическое, удивительно безотрадное, хотя и никогда не теряющее голову самочувствие. И о Пармениде, этом редком, если верить Плутарху, законодателе, есть одно интересное для нас сообщение. Пифагореец Аминий, говорит Диоген, «обратил Парменида к спокойной жизни созерцателя (είς ήσυχιαν προετ–ράπη)» [777]. Это, повторяем, типичная судьба политической теории и практики древнегреческого мыслителя.