Джеймс Холлис - В поисках божественной обители: Роль мифа в севременной жизни

Современное чувственное переживание настолько многогранно, что человек даже и не попытался определить все эти грани. Я выбрал пять авторов: Гете, Достоевского, Конрада, Кафку и Камю. В их произведениях драматически отражен смысл современной жизни. Каждый из них изобразил характерную сторону переживаний в тот период, когда в жизни человека отсутствовали боги. При этом каждый автор воплощает свое мифопоэтическое видение жизни.

Исторически миф независимо появился из глубин бессознательного или вследствие феноменологического соприкосновения с трансцендентным личным или коллективным восприятием. Юнг заметил:

«Первобытное мышление не изобретает мифы, оно воспринимает их. Мифы – изначальные откровения предсознательной психики… Многие из этих бессознательных процессов могут быть косвенно связаны с сознанием, но никогда – с осознанным выбором. Другие мифы появляются спонтанно, то есть безо всякой определенной или явно осознанной причины» [25] «The Psychology of the Child Archetype», The Archetypes of the Collective Unconscious, CW 9i, par. 261. .

Но когда художник, обращаясь к той или иной теме, обязательно активизирует бессознательное, глубинные структуры формируют и одушевляют материал вне сознательного контроля. Именно поэтому художники – с древности и до нашего времени – неизменно утверждали, что их разумом управляют мощные энергетически заряженные образы, которые как бы появляются ниоткуда. Такое переживание они описывали по-разному: как некую духовную «одержимость» демоном, посещение музы или просто вдохновение (буквально вдохновение – это божественное дыхание, которое впитывает в себя чувственность художника). Из такого переживания рождался миф.

Таким образом, художник часто превращался в носителя мифологического сюжета, который, сочетая сознательные намерения и бессознательные структуры, создавал миф, соответствующий своей эпохе, – мифопоэзию. Если мы, как считал Карл Ясперс, «узнаем код своего времени» [26] Philosophy and the World, p. 8. , чтобы расшифровать мифологические тексты, находящиеся под поверхностью, то обязательно поймем все, что пытаются сказать нам художники.

Исторический Фауст родился около 1480 года. Он был профессором, алхимиком, а потому представлял собой угрозу традиционным христианским конфессиям и их авторитетам. Представ перед монахами-францисканцами, которые требовали, чтобы он отрекся от своих заблуждений, Фауст постоянно повторял, что отдал свою душу дьяволу в обмен на постижение сил тьмы. Его решительное, вызывающее поведение по отношению к церкви пробудило интерес к нему у множества людей хотя бы для того, чтобы осудить его ересь.

Первый текст о Фаусте был написан в 1587 году лютеранским священником Иоанном Спайсом. Естественно, автор осуждал Фауста за богохульство, демонстрируя пример проклятой души. В разные исторические эпохи появилось много других текстов о Фаусте, но все они содержали откровенно морализаторские суждения. Современник Шекспира Кристофер Марло в своем произведении «Трагическая история доктора Фауста» нарисовал героический образ доктора, который, однако, тоже был проклят. Это обстоятельство ясно слышится в заключительных словах хора:

Марло соединил все, что вскоре превратилось в легенду о Фаусте, и архетипическая встреча подвергшейся опасности человеческой души с добром и злом – это скорее греческая, чем христианская тема. Марло меньше интересовало то, что Фауст нарушил теологические границы, чем грех его гордыни. Гордыня – это неспособность признать разницу между человеческим и божественным, между тем, что позволено человеческому сознанию, и тем, что остается во власти богов. Гордыня порождается либо порочными суждениями, либо инфляционным тщеславием, крайне преувеличивающим способности человека, которыми он не обладает. В любом случае последствия оказываются весьма плачевными. Прочтение Кристофером Марло мифологемы о Фаусте в значительно большей мере предвосхитило трагедию Гете, чем все вместе взятые протестантские обличения Фауста.

Образ Фауста всю жизнь не оставлял Иоганна Вольфганга Гете, которого многие называли немецким Шекспиром. Он приступил к работе над «Фаустом» в 1773 году, опубликовал его первую часть в 1808 году, а за несколько месяцев до смерти в 1832 году все еще переписывал вторую часть. Можно рассуждать о том, что дух модернизма появился вместе с классическими идеями древних греков, например, с попыткой досократиков найти нетеологическую метафизику или с формулировкой метода научного познания, сделанной Бэконом, с разделения тела и духа Декартом в XVII веке или с постулатом Канта о категории разума как вещи в себе в конце XVIII века. Но, с моей точки зрения, существенные черты модернизма впервые проявились в интересе поэта Гете к легенде о Фаусте.

Герой трагедии Гете – не столько проклятый гордец, сколько человек, стремящийся познать все, жить неуемной страстью к истине и стремлением выйти в безвременье, в пустоту, возникшую в отсутствие богов. Читая «Фауста», человек получает более ясное представление о том, что Бог и Сатана скорее похожи на небесные механизмы, способствующие духовному странствию Фауста, чем на метафизические силы, характерные для христианской традиции.

Если бы мы могли сказать о сензитивности классического периода античной Греции (свойственной, например, трагедиям Софокла), что высшим благом было восстановление надлежащего равновесия между горделивыми людьми и капризными богами, а для средневековых христианских мифов высшая ценность заключалась в спасении (как показал Данте), то можно было бы предположить, что высшей целью Гете и всей современной ему эпохи было самосознание.

В Прологе Мефистофель описывает Фауста Господу, говоря, что «странно этот эскулап справляет вам повинность божью» и «он рвется в бой и любит брать преграды», к тому же

Позже Фауст приходит к выводу: «Dasein ist Pflicht, und wars ein Augenblick», что можно перевести так: «Едва я миг отдельный возвеличу, вскричав: "Мгновение, повремени!" – все кончено!» [29] Там же, строки 1552-1553.

Образ Фауста может послужить доказательством того, что Гете был согласен с афоризмом своего современника Лессинга, заявившего, что если бы Бог имел две руки: одну, обладавшую истиной, а другую, занимавшуюся ее поиском, то человек должен был выбрать вторую [30] Lessing's Theological Writings, p. 248. . Он предвосхитил появление героя Томаса Манна Ганса Касторпа, сказавшего: «Гораздо более нравственно потерять себя и остаться в забвении, чем себя сохранить» [31] The Magic Mountain, p. 52. . Можно вспомнить эссе Т.С. Элиота о Шарле Бодлере, в котором автор пишет, что можно молиться об искуплении грехов неправедного Бодлера, но он по крайней мере обладал духовной глубиной, заслуживающей проклятия, в отличие от того, что Дитрих Бонхоффер, испытавший на себе все ужасы фашизма, называл «дешевой благодатью» [32] Letters and the Papers for Prison, p. 112. .