Михаил Тареев - Цель и смысл жизни

1 С.Н. Трубецкой о В.П. Преображенском («В.Ф. и По, кн. 54): «он был скептиком по добросовестной любви к философии» (стр. 486).

IV

Но, скажут, не в стремлении ли к совершенству состоит самая нравственность?

Спросим и мы в свою очередь: что хорошо собственно в нравственном отношении — стремление ля к совершенствованию само по себе, или же оно получает высшую ценность от конечного идеала совершенства?

Стремление к совершенствованию свойственно самой нашей природе; оно есть собственно освещенное сознанием естественно-необходимое развитие.

По природе мы любознательны и любим нравственно-прекрасное. Развитие человека совершается по непреложным законам, и зависит от воли более в отрицательном, чем в положительном смысле: человек волею может тормозить его. Посему стремление к совершенствованию может быть названо хорошим только в объективном смысле, — в том смысле, в каком хорош свет, хороша твердь небесная, весьма хорошим сотворен человек (Быт. I), но нравственной оценке оно не подлежит. Оно само по себе еще не выражает направления личной воли, или отношения лица к природе. Добро и долг применимы только к лицу, к его отношениям. В стремлении к совершенству уже проявляется такое отношение лица к природе: естественному развитию лицо в этом случае придает определенное направление, ставит для него определенную цель в достижении совершенства. Хорошо ли такое свободно-личное стремление? Пусть само по себе совершенство хорошо, но стремление человека к личному обладанию им хорошо ли? Непоколебимое основание для себя ответить на этот вопрос отрицательно мы видим в библейском повествовании о том, что первым и основным грехом людей было их желание быть как боги, знающие добро и зло, т.е. стремление к личному обладанию божественным совершенством. Это стремление есть зло, потому что оно есть стремление человека стать на место Бога, лично быть центром бытия, самодовольным2. Стремление к совершенству можно поставить в связь в тою наклонностью к счастью, которую мы выше назвали производной. Желание счастья от естественного развития и желание личного обладания абсолютным совершенством — это одно и то же. Поэтому слово Божие направлено против взрослого совершенства как личного достоинства: «что высоко у людей, то мерзость пред Богом» (Лук. XVI, 15), «сила Божия совершается в немощи» (2 Кор. XII, 9, ср. Мф. XVIII, 3-4; Мр. IX, 33-37; Лук. IX, 46-48; Мф. XIX, 13-15; Мр. X, 13-16; Лук. XVIII, 15-17; 1 Кор. I, 21, 27-28). Зло этого стремления совпадает с недостижимостью его цели: божественное недоступно человеку в предикате абсолютного совершенства, для конечного недостижимо бесконечное.

С психологической стороны зло стремления к совершенству обнаруживается в том, что человек, представляя себе совершенство достижимым, необходимо ограничивает его в своем понимании, заменяет его внешним символом, помещает его в каком-нибудь определенном пункте своего развития и потому последнее уже не может совершаться свободно, но задерживается намеченным пунктом, ошибочно принятым за совершенство. Есть что-то роковое в том, что отшельник, десятки лет умерщвляющий свою плоть, подвергается таким искушениям, от которых свободны простые люди; что гонителями Христа были священники, книжники, фарисеи; что ученому приходится завидовать непосредственной восприимчивости к истине, которою отличается простец. Стремление к совершенному знанию превращает гипотезы в аксиомы, строит узкие рамки, подобные Прокрустову ложу, для необъятной действительности, делает человека легковерным, заставляет его измышлять законы вместо действительного изучения их, создает фанатиков. «Не зная всех причин и к изысканию их приступая без должного хладнокровия, беспристрастия и терпения, обычно составляют учения гадательные, призрачные и ложные, извращающие или скрывающие истину, и поставляющие преграды к ее открытию» (Николя). Как часто фанатическое убеждение в обладании истиной ставило преграды открытиям и изобретениям!..

Но можно сделать против наших рассуждений следующее возражение. Пусть, скажут, стремление к совершенству теоретическому и эстетическому есть грех; но грех ли стремление к совершенству в области нравственной? Мы призваны к нравственному совершенству: может ли это подлежать сомнению?

Что нравственное совершенство не может быть целью человеческой жизни, это признают христианские проповедники. «Цель жизни, — пишет архиеп. Павел, бывший экзарх Грузии (в слове на текст: Господь вся содела Себе ради), — цель жизни человеческой не может заключаться в самом человеке, ни в его нравственном совершенстве, ни в его счастье... Эта цель оказалась бы неосуществимою и потому Бога недостойною»... Эта истина кажется парадоксальною только потому, что обычно нравственное совершенство отождествляют с христианским идеалом любви и веры. Но нужно отличать одно от другого, как это будет показано ниже.

Рассмотрим человеческую нравственность: есть ли это область исключительно свободно личных отношений человека или же она, по крайней мере частью, есть природная область человеческой жизни? Несомненно, последнее. Нравственно-прекрасное это есть прежде всего свойство и характер естественной воли, — это хорошее, в указанном выше объективном смысле, в области естественной воли. Как свойства ума создаются характером познания, и ум бывает медленный или быстрый, тупой или острый, более или менее обогащенный познаниями, так и свойства естественной воли создаются характером взаимоотношений души и тела, и воля бывает более или менее свободна от оков тела. Свобода души от оков тела, крепость воли — это и есть нравственно-прекрасное, а рабство телу — это нравственно-безобразное.

Эту область нравственности мы называем природного, потому что в этой области личное хотение человека ограничено природою. Так, самое стремление к свободе от оков тела, к господству над ним, вследствие которого мы имеем представление о нравственно-прекрасном, — это стремление нам прирождено; но, с другой стороны, человек не бывает нравственно-прекрасным в меру своего личного хотения, так как человек ко времени развития самосознания находит свою естественную волю уже с определенными задатками, свойствами и силами, вследствие чего бывает противоречие между личным хотением и естественною волею3. Это противоборство особенно рельефно изображено в известных словах ап. Павла: «... когда хочу делать доброе, прилежит мне злое. Ибо по внутреннему человеку нахожу удовольствие в законе Бо-жием; но в членах моих вижу иной закон, противоборствующий закону ума моего... Бедный я человек! кто избавит меня от сего тела смерти?.. Итак, тот же самый я умом моим служу закону Божию, а плотью — закону греха» (Римл. VII, 21-25). Явления нравственности, как природные, не вменяются человеку и не подлежат оценке с точки зрения безусловного добра: природную стыдливость нельзя ставить человеку в похвалу, хотя она от этого не перестает быть нравственно-прекрасною и желательною, и природную немощь воли, природное зло, нельзя, говоря условно, вменять в вину человеку, хотя оно не перестает от этого быть нравственно-безобразным, заслуживающим ненависти (ст. 15). Но в то время как свойства естественной воли, составляющие нравственность, включая и естественное стремление к нравственному совершенствованию, образуют природную область, человек имеет еще личное отношение к своей природе вообще и нравственной природе, в частности4.