Карл Маркс - Собрание сочинений, том 27

Для начала он требовал взноса в 500 ф. ст., чтобы изготовить революционные бумажные деньги. Руге, не мешкая ни минуты, объявил в «Schnellpost», что он, А. Руге, является казначеем демократического центрального комитета и что у него можно приобретать уже готовые облигации; таким образом тот, кому придется потерять 500 ф. ст., поступит разумнее, приобретая на них уже готовые облигации, нежели покупая еще несуществующие. И редакция «Schnellpost» довольно откровенно заявила, что если г-н Кинкель не бросит своих проделок, его объявят врагом революции. Наконец, в то время как Руге выкладывал в «Schnellpost» свою недельную порцию сплетен, паясничал на ее столбцах, строя из себя мужа будущего и чествуя себя присвоением всех санов, подобающих пятой спице в колеснице, Кинкель писал в «New-Yorker Staatszeitung», прямой сопернице «Schnellpost»:

«Вы видите, что по ту сторону Атлантического океана ведут войну по всем правилам искусства, в то время как по сию сторону обмениваются поцелуями Иуды».

Если Вы спросите меня, как это некий А. Руге, человек, который практически всегда был совершенно непригоден, а теоретически давно почил в бозе и отличается лишь классически путаным стилем, — как это он все еще может играть какую-то роль, то я замечу прежде всего, что его роль есть сплошная газетная ложь, которую он старается распространять и в правдивости которой он пытается убедить себя самого и других со свойственным ему величайшим усердием и при помощи всяческих самых мелочных средств. Что же касается его положения в среде здешней так называемой эмиграции, то это как раз то, что ему приличествует, хотя он и являет собой лишь сточный желоб, в который стекают все противоречия, непоследовательность и ограниченность всей этой демократии. Как классический представитель всеобщей идейной неясности и путаницы, свойственной эмиграции, как ее Конфуций {722} , он по праву утверждает за собой видное положение в ее среде.

Из вышеизложенного Вы видели, как Кинкель то выступает вперед, то прячется на задний план, то берется за какое-либо предприятие, то отрекается от него — в зависимости от того, куда, по его мнению, дует ветер народных чувств. В одной статье для недолговечного «Kosmos» он особенно восхищался огромным зеркалом, выставленным в Хрустальном дворце [519]. Здесь перед Вами весь этот человек: зеркало — его жизненный элемент. Он прежде всего и по самому своему существу актер. Играя по преимуществу роль мученика германской революции, он удостоился здесь, в Лондоне, почестей, предназначенных для остальных жертв борьбы. Но позволяя либерально-эстетствующей буржуазии официально оплачивать и чествовать его, — он в то же время за спиной этой буржуазии находится в запретных сношениях с представляемой Виллихом крайней фракцией жаждущих соглашения эмигрантов, полагая, что таким путем он равно обеспечивает себе как наслаждение буржуазным настоящим, так и право на революционное будущее. Живя здесь в условиях, которые, по сравнению с его прежним скромным положением в Бонне, могут считаться блестящими, он в то же время пишет в Сент-Луис, что живет, как подобает представителю бедноты. Итак, он соблюдает установленный этикет по отношению к буржуазии и в то же время почтительно расшаркивается перед пролетариатом. Но будучи человеком, у которого сила воображения значительно преобладает над голосом рассудка, он не может избежать грубости и высокомерия выскочки, что отталкивает от него не одного чопорного добродетельного мужа эмиграции. Говорят, что в настоящий момент он намеревается совершить турне по Англии, чтобы в разных городах читать лекции перед немецкими купцами, принимать знаки почитания и пересаживать на северную почву Англии привилегию сборов двух урожаев, процветающую обычно только на почве южных стран. Кинкель заблуждается, если сам себя считает честолюбивым. Он всего лишь до крайности тщеславный человек, и судьба не могла бы сыграть с этим впрочем безобидным расточителем красивых фраз более скверную шутку, чем приведя его к цели его желаний и поставив его в серьезное положение. В этом случае он потерпел бы непоправимое и полное фиаско.

Наконец, относительно Виллиха я ограничусь тем, что сообщу Вам мнение его знакомых. Все они считают его ограниченным фантазером. Они оспаривают его «талант», но именно поэтому объявляют его «характером» {723} . Он нравится самому себе в этом положении и пользуется им с большей прусской хитростью, чем можно было ожидать. Теперь Вы знаете великих мужей будущего.

Общая масса официальной эмиграции за очень немногими исключениями состоит из нулей, каждый из которых полагает, что он станет единицей, в том случае если вместе с другими составит дюжину. Отсюда проистекают их постоянные попытки объединения и слияния, которые неизменно терпят неудачу из-за мелких дрязг, интриг, низостей и соперничества в среде этих маленьких великих людей, но столь же постоянно предпринимаются вновь. Обоюдно забрасывая друг друга грязью в североамериканских газетах, они полагают, что должны выступать единым фронтом перед Германией, а скапливаясь в один большой, источающий из себя сплетни конгломерат, считают, что тем самым создают эффект силы и corpus venerabile {724} . Они постоянно сами себя убеждают в том, что им все еще чего-то недостает, чтобы импонировать публике; поэтому они и занимаются организованной вербовкой на свою сторону каждого вновь прибывшего эмигранта. Их старания оторвать от Маркса и перетянуть на свою сторону Фрейлиграта были столь же назойливы, сколь, конечно, и бесплодны; за это они теперь наказывают его замалчиванием. Чтобы добиться его присоединения к их союзу справедливых, Кинкель испробовал все средства, а А. Руге обращался к нему даже в письменной форме. Теперь он, разумеется, так же как и В.Вольф и другие эмигранты, держащиеся подальше от этой возни, не принадлежит к «эмиграции как таковой». Еще одно имя! Если бы этим капуцинам революции, этим нищенствующим монахам ее было что отдавать, то они отдали бы королевство за одно новое имя и особенно за столь популярное имя, как имя Фрейлиграта.

Карьеристы и искатели популярности — вот из кого состоит вся масса эмиграции. Эти господа полагают, что революция надвигается, и они должны, естественно, приготовиться к ней. Так, члены имперского собрания образовали в Швейцарии подобную же коалицию, в которой будущие посты уже распределены по иерархическому принципу в порядке номеров. И это происходило в жестокой борьбе по вопросу о том, кто должен представительствовать под № 17 или 18.

Вы удивляетесь, что эти господа делают полуправительственную «Lithographische Correspondenz» своим «Moniteur» {725} . Вы перестанете удивляться, если я скажу Вам, что один из их писак регулярно строчит в «Neue Preusische Zeitung», другой исполняет подручные работы при русофильской «Morning Chronicle» и т. д. и т. д. Но это происходит отнюдь не за спиной официальной эмиграции. Более того, их первое общее собрание началось с зачитывания статьи из «Lithographische Correspondenz». Они располагали примерно пятью — десятью человеками, причем это число на втором заседании уменьшилось более чем наполовину. Семя раздора уже взошло пышным цветом среди этих жаждущих соглашения людей, которые, впрочем, состояли только из «эмигрантских верхов», как конфиденциально выразился один из них. Из непосвященной массы эмигрантов-рабочих никого не было видно.