Алексей Левинсон - Пространства протеста. Московские митинги и сообщество горожан

Роль гражданского общества, гражданских организаций (прежде всего организации «Гражданин наблюдатель») является ключевой в запуске всего цикла событий, о которых мы здесь рассказываем. Именно начала организованности и системы в процессах наблюдения за ходом выборов – чему мы обязаны именно «Гражданину наблюдателю» и подобным организациям – обеспечили половину того, что всколыхнуло Москву, а с ней и всю страну. (Вторую половину обеспечило распространение собранных и документированных свидетельств о фальсификациях по социальным сетям, а это, в свою очередь, сделало наблюдавшийся обман неопровержимым фактом и публичным событием, не реагировать на которое было уже невозможно.)

«Гражданин наблюдатель» запустил процесс, изменивший ход истории в России. Потому что история России после тех событий, о которых мы рассказываем, – это уже другая история.

Таким образом, мы готовы сказать, что гражданское общество вывело москвичей-граждан на улицу. Более того, сами организованные колонны граждан в часы шествий и митингов имеют многие черты гражданского общества, а если шире посмотреть – то и общества городского.

Социологические наблюдения, сделанные на митингах за прошедший год, показали: вот оно, гражданское общество, оно эмпирически наблюдаемо, его наличие зафиксировано в тысячах текстов, видео– и аудиоматериалов и пр. До сих пор у нас не было гражданского общества – и вот оно появилось. Но еще более феноменальным было другое открытие: вот оно, городское общество, а ранее у нас и его не было.

Сказанное кажется преувеличением. Как можно говорить, что у нас не было городского общества, если Москва, как утверждают, существует почти 900 лет, если в Москве, как утверждают, живут более 10 миллионов человек? У Москвы есть своя законодательная и исполнительная власть, градоначальник… Однако наличие всего этого, как и наличие городского транспорта, канализации и водопровода, торговых сетей и прочих атрибутов города еще не создает того типа связей между людьми, которые позволяют сказать, что эти люди образуют сообщество горожан.

В Москве, как и в других городах нашей страны, существовало и существует население: масса людей, имеющих общие условия проживания, сходные заботы и проблемы. Внутри этой массы люди объединяются в группы по признакам близости проживания, совместной учебы и работы, реже – по признакам общих интересов. В истории страны бывали особые обстоятельства, которые рождали у населения особое чувство единства, принадлежности к некоторой специфической общности, сложившейся в этом, и только этом, городе. В этих случаях у города появляются свой фольклор, свой жаргон, свои обычаи и манеры. Жители города узнают друг друга по этим тонким признакам, иногда по этим же признакам опознают их и другие.

Возникновение общих черт – следствие общности судеб. А последняя связана с общностью интересов, с солидарностью в их отстаивании. Отечественная история последних ста лет дает мало примеров таких городских обществ. Вспоминают разве что Одессу начала ХХ века, Петербург-Ленинград.

Москве, чье население постоянно пополняется приезжими, которая фактически вынуждена играть в глазах власти роль России в миниатюре, трудно было выработать свою собственную устойчивую идентичность. Скорее можно говорить об особого рода вмененной идентичности: существует особое, во многом негативное отношение к москвичам в остальной России. Искомого городского общества в Москве нет и поныне, но оно явно существовало в пространстве-времени митингов. Удивительно было ощутить чувство общности горожан на первом массовом митинге 10 декабря, но еще удивительнее было отметить, что оно воспроизвелось на митинге через две недели. А затем городское общество уже стало нормой, социальной нормой митинга как института. Беремся утверждать, что очень многие люди ходили на митинги, чтобы вновь пережить это незнакомое, оказывается, даже коренному жителю Москвы чувство горожанина, гражданина, москвича, иначе говоря – пережить свою принадлежность обществу.

У московского общества, о котором мы ведем речь, оказалась поразительная особенность. Оно устойчиво возникало в ходе большей части митингов, оно охватывало большую часть участников, но оно переставало существовать, как только люди расходились. Это особый тип общественного института, социальная эфемерида.

Участники сообщества на московских бульварах («Оккупай Абай») были одушевлены не только пафосом протеста. Им было любо существовать в той вполне особенной атмосфере, наличие которой отмечали все участники. На митингах эта атмосфера существовала несколько часов и потом рассеивалась, а здесь она ощущалась круглосуточно. Эту атмосферу порождает социальное состояние, которое мы называем большим словом «общество». Ведь общество – это не просто большое число людей в одном месте, это не столько множество индивидов, сколько множество связей меж ними и рождающаяся из этой связности общность интересов – в тех случаях, когда заходит речь о предметах общественной значимости.

Московское движение протеста инициировала, как было выяснено, наиболее образованная часть населения. Далее социальный состав митингов слегка менялся. Группам, выступающим с социальной новацией, всегда приходится мириться с тем, что им начинают подражать, заимствовать у них удачные социальные символы. Во многих случаях «второй эшелон» вытеснят первопроходцев с их же поля. А бывает – значительно реже, – что второй и даже третий эшелон присоединяются к первому. Именно так обстояло дело на митингах, о которых мы рассказываем.

Когда прошли первые митинги, когда город увидел неведомую ему дотоле организованную силу, это произвело огромный эффект на множество организаций. Некоторые из них были активны, другие влачили полусонное существование или только намеревались возникнуть в Москве. Все они срочно собрались примкнуть к движению. Не будем обсуждать, насколько насущным для многих из них было требование честных выборов. Общим зонтом, под которым смогли собраться все, была претензия к госбюрократии, чинящей произвол, и к главе государства, попустительствующему этой бюрократии.

В остальном же для многих организаций митинг стал прежде всего парадом. Вот «яблочники», вот «антифа», а рядом колонны, чья эстетика нарочито отсылает к нацистским шествиям, к маршам штурмовиков. Эта часть дела – безусловно, внешняя. Но сама возможность в буквальном смысле «показать флаг» для очень многих организаций важнее всего иного. Они демонстрируют себя властям, но на деле показывают себя городу и горожанам – и похожим на себя, и совсем не похожим. Именно это кажется самым главным в социальном, в урбанологическом отношении. Происходит взаимопредъявление друг другу разных частей российского и московского общества. Элементы общества на этом вдруг возникшем символическом политическом рынке продают себя друг другу, стремясь получить максимальную политическую выгоду от саморекламы, маркетинга своих политических ценностей. Эти группы второго-третьего призыва сосуществуют в городском митинговом пространстве с группами-зачинателями. Так бывает далеко не всегда. Обычная судьба зачинателя – быть обобранным и вытесненным последующими волнами.