Джордано Бруно - Философские диалоги

Прибавь к этому уже сказанное, что, когда интеллект хочет понять сущность какой-либо вещи, он прибегает к упрощению, насколько это возможно; я хочу сказать, что он удаляется от сложности и множественности, сводя преходящие акциденции, размеры, обозначения и фигуры к тому, что лежит в основе этих вещей. Так мы понимаем длинное писание и пространную речь лишь в том случае, если сократим их до простой, основной мысли. Интеллект ясно этим показывает, что субстанция вещей состоит в Единстве, которое он ищет в истине или в уподоблении.

Поверь мне, что опытнейшим и совершеннейшим геометром был бы тот, кто сумел бы свести к одному-единственному положению все положения, рассеянные в началах Евклида; превосходнейшим логиком – тот, кто все мысли свел бы к одной. Здесь заключается степень умов, ибо низшие из них могут понять много вещей лишь при помощи многих видов, уподоблений и форм, более высокие понимают лучше при помощи немногих, наивысшие совершенно при помощи весьма немногих. Первый Ум в одной мысли наисовершеннейшим образом охватывает все; божественный Ум, абсолютное Единство, без какого-либо представления сам есть то, что понимает, и то, что понято. Так, следовательно, мы, подымаясь к совершенному познанию, подвигаемся, сворачиваем множественность, как при нисхождении к произведению вещей разворачивается единство. Нисхождение происходит от единого Сущего к бесконечным индивидуумам, подъем – от последних к первому.

Итак, в заключение этого второго рассуждения я скажу, что, когда мы стремимся и устремляемся к Началу и Субстанции вещей, мы продвигаемся по направлению к неделимости; и мы никогда не думаем, что достигли Первого Сущего и Всеобщей Субстанции, если не дошли до этого Единого неделимого, в котором охвачено все. Благодаря этому лишь в той мере мы полагаем, что достигли понимания Субстанции и Сущности, поскольку сумели достигнуть понимания неделимости. На этом основании перипатетики и платоники сводят бесконечных индивидуумов к неделимому основанию многих видов; бесчисленные виды подчиняют определенным родам (по мнению Архиты [62] , их десять), определенные роды подчиняют единому Сущему, единой Вещи. Эта Вещь и Сущее понимаются ими как имя и название, как логическое намерение и, в конце концов, как ничто. Ибо, рассуждая далее физически, они считают Начало реальности и бытия всего того, что есть, лишь понятием и общим именем, которые применяются ко всему тому, что высказывается и понимается. Это, конечно, произошло вследствие ограниченности интеллекта.

В-третьих, ты должен знать, что вследствие отличия и независимости Субстанции и Бытия от количества мера и число не являются субстанциями, но лишь относятся к Субстанции, являются не Сущим, но лишь вещью Сущего. Отсюда следует, что мы необходимо должны говорить, что Субстанция по своей сущности не имеет числа и меры, а поэтому едина и неделима во всех частных вещах; последние же получают свое частное значение от числа, то есть от вещей, которые лишь относятся к субстанции. Поэтому тот, кто познает Полиинния как Полиинния, познает не частную субстанцию, но субстанцию в частном и в различиях, к ней относящихся. Осуществляясь, она полагает этого человека в числе и множественности при помощи вида. Здесь известные акциденции животного организма образуют множество видов животных, подобно тому как известные акциденции человеческой природы образуют множество человеческих индивидуумов. Равным образом известные жизненные акциденции образуют разновидности всего одушевленного и живущего. Не иначе известные телесные акциденции образуют разновидности телесности. Подобным же образом известные акциденции субсистенции образуют разновидности субстанции. Таким же образом известные акциденции Бытия образуют разновидности Сущности, Истины, Единства, сущего, истинного, единого.

В-четвертых, возьми обозначения и способы проверки, при помощи которых мы хотим прийти к выводу, что противоположности совпадают в Едином; отсюда нетрудно вывести в конечном итоге, что все вещи суть Единое, как всякое число, в равной мере четное и нечетное, конечное и бесконечное, сводится к единице. Повторенная конечное число раз, она полагает число, повторенная бесконечное число раз – отрицает. Обозначения возьмем из математики, способы проверки – из других моральных и спекулятивных способностей. Итак, что касается обозначений, скажите мне, какая вещь более несходна с прямой линией, чем окружность? Какая вещь более противоположна прямой, чем кривая? Однако в начале и наименьшем они совпадают; так что, какое различие найдешь ты между наименьшей дугой и наименьшей хордой? – как это божественно отметил Кузанский [63] , изобретатель прекраснейших тайн геометрии. Далее, в наибольшем, какое различие найдешь ты между бесконечной окружностью и прямой линией? Разве вы не видите, что чем больше окружность, тем более она своим действием приближается к прямоте? Кто так слеп, чтобы не увидеть, насколько дуга BB, будучи больше дуги AA, и дуга CC, будучи больше, чем дуга BB, и дуга DD, будучи больше, чем три остальные, показывают, что они являются частями все больших окружностей и тем самым все более и более приближаются к прямоте бесконечной линии, бесконечной окружности, обозначенной IK? Здесь, конечно, необходимо говорить и думать, что таким же образом, как эта линия, которая больше, сообразно основанию большей величины, вместе с тем является более прямой, точно так же наибольшая из всех должна быть в превосходнейшей степени наиболее из всех прямой. Так что, в конце концов, бесконечная прямая линия становится бесконечной окружностью. Вот, следовательно, каким образом не только максимум и минимум совпадают в одном бытии, как мы это доказали уже в другом месте, но также в максимуме и минимуме противоположности сводятся к единому и безразличному.

Рис. 1

Кроме того, быть может, тебе угодно сравнить конечные виды с треугольником, ибо от первого конечного и первого ограниченного все конечные вещи по известной аналогии приобщаются к конечности и ограниченности (как во всех родах все аналогичные предикаты получают степень и порядок от первого и наибольшего в этом роде); треугольник же есть первая фигура, которая не может разложиться в другой вид более простой фигуры (между тем как, наоборот, четырехугольник разлагается на треугольники) и поэтому есть первый фундамент всякой вещи, имеющей границу и фигуру. Ты найдешь в этом случае, что треугольник не разлагается на другую фигуру, а также не может измениться в треугольники, три угла которых, хотя бы они были различны и разнообразны, были бы больше или меньше различных и разнообразных фигур в отношении величины большей и меньшей, наименьшей и наибольшей. Поэтому, если возьмешь бесконечный треугольник (я не говорю реально и абсолютно, ибо бесконечное не имеет фигуры, но я говорю бесконечное условно и поскольку угол необходим для того, что мы хотим доказать), то он не будет иметь угла большего, чем наименьший конечный треугольник, не говоря уже о средних и другом наибольшем. Если оставить сравнение фигур с фигурами – я подразумеваю треугольников с треугольниками – и сравнивать углы с углами, то все они, сколь бы ни были большими или малыми, равны, что ясно из этого квадрата. Диаметром он разделен на подобные треугольники; отсюда видно, что равны не только прямые углы А, В и С, но также все острые, получающиеся благодаря разделению указанным диаметром, который образует двойное число треугольников, все – с равными углами. Отсюда видно, по весьма явной аналогии, как одна бесконечная субстанция может быть вся во всех вещах, хотя в одних – конечным образом, в других – бесконечным, в первых – в меньшей мере, во вторых – в большей.