Бенедикт Андерсон - Воображаемые сообщества

Бенедикт Андерсон Февраль 1991 г.

В истории марксизма и марксистских движений настает время фундаментальных трансформаций, возможно, пока еще не вполне заметных. И самые очевидные их приметы — недавние войны между Вьетнамом, Камбоджей и Китаем. Эти войны имеют всемирно-историческое значение, поскольку это первые войны между режимами, чья независимость и революционная репутация не вызывают никаких сомнений, и поскольку каждая из противоборствующих сторон ограничилась лишь самыми поверхностными попытками оправдать кровопролитие, опираясь на легко узнаваемую марксистскую теоретическую перспективу. Если китайско-советские пограничные столкновения 1969 года и советские военные вторжения в Германию (1953), Венгрию (1956), Чехословакию (1968) и Афганистан (1980) еще можно было интерпретировать — в зависимости от вкуса — в категориях «социал-империализма», «защиты социализма» и т. д., то никто, как мне кажется, всерьез не верит, что такая лексика имеет хоть какое-то отношение к тому, что произошло в Индокитае.

Если вьетнамское вторжение в Камбоджу и ее оккупация в декабре 1978 — январе 1979 гг. ознаменовали первую широкомасштабную войну, в признанном смысле слова, развязанную одним революционным марксистским режимом против другого [17] Эта формулировка выбрана не для того, чтобы возложить вину, а лишь с тем, чтобы подчеркнуть масштаб и стиль военных действий. Во избежание возможного недопонимания следует сказать, что декабрьское вторжение 1978 г. стало прямым следствием вооруженных столкновений между партизанами двух революционных движений, которые начались, возможно, еще в 1971 г. Пограничные нападения, инициированные камбоджийцами, но быстро подхваченные вьетнамцами, с апреля 1977 г. возрастали в размере и размахе, а в декабре 1977 г. достигли своего апогея в крупном нападении с вьетнамской стороны. Ни одна из этих военных операций не была, однако, нацелена на свержение враждебных режимов или оккупацию обширных территорий, да и численность задействованных войск была несопоставима с той, которая была задействована в декабре 1978 г. Дискуссии о причинах этой войны наиболее вдумчиво освещаются в статьях: Stephen P. Heder. The Kampuchean-Vietnamese Conflict // David W. P. Elliott (ed.). The Third Indochina Conflict, p. 21–67; Anthony Barnett. Inter-Communist Conflicts and Vietnam // Bulletin of Concerned Asian Scholars, Vol. 11, № 4 (October-December 1979), p. 2–9; Laura Summers. In Matters of War and Socialism Anthony Barnett would Shame and Honour Kampuchea Too Much // Ibid., p. 10–18. , то китайское нападение на Вьетнам, произошедшее в феврале, быстро закрепило этот прецедент. Только самый легковерный отважился бы биться об заклад, что на исходе нашего века СССР и КНР — оставим в стороне меньшие по размеру социалистические государства — при любом значительном всплеске межгосударственной враждебности с необходимостью окажут поддержку одной и той же стороне или будут сражаться на одной стороне. Кто может быть уверен, что однажды не вступят в драку Югославия и Албания? Те разношерстные группы, что так упорно добиваются изгнания Красной Армии из ее лагерей в Восточной Европе, должны вспомнить о той огромной роли, которую играло ее повсеместное присутствие после 1945 г. в недопущении вооруженных конфликтов между марксистскими режимами региона.

Эти соображения призваны подчеркнуть, что после второй мировой войны каждая успешная революция самоопределялась в национальных категориях — Китайская Народная Республика, Социалистическая Республика Вьетнам и т. д., — и, делая это, она прочно укоренялась в территориальном и социальном пространстве, унаследованном от дореволюционного прошлого. И наоборот, то обстоятельство, что Советский Союз разделяет с Соединенным Королевством Великобритании и Северной Ирландии редкостное качество отказа от национальности в своем именовании, предполагает, что он является в такой же степени наследником донациональных династических государств XIX в., в какой и предшественником интернационалистского порядка XXI в. [18] Каждый, у кого есть сомнения относительно притязаний Соединенного Королевства на такое приравнивание к СССР, должен спросить самого себя, какую национальность обозначает его название: великобритоирландскую?

Эрик Хобсбаум совершенно прав, утверждая, что «марксистские движения и государства тяготели к превращению в национальные не только по форме, но и по содержанию, т. е. в националистические. И нет никаких оснований полагать, что эта тенденция не будет сохраняться и впредь» [19] Eric Hobsbaum. Some Reflections on «The Break-up of Britain» // New Left Review, № 105 (September-October 1977), p. 13. . К тому же, тенденция эта не ограничивается одним только социалистическим миром. ООН почти ежегодно принимает в свой состав новых членов. А многие «старые нации», считавшиеся некогда полностью консолидированными, оказываются перед лицом вызова, бросаемого «дочерними» национализмами в их границах — национализмами, которые, естественно, только и мечтают о том, чтобы в один прекрасный день избавиться от этого «дочернего» статуса. Реальность вполне ясна: «конец эпохи национализма», который так долго пророчили, еще очень и очень далеко. Быть нацией — это по сути самая универсальная легитимная ценность в политической жизни нашего времени.

Но если сами факты понятны, то их объяснение остается предметом давней дискуссии. Нацию, национальность, национализм оказалось очень трудно определить, не говоря уже о том, что трудно анализировать. На фоне колоссального влияния, оказанного национализмом на современный мир, убогость благовидной теории национализма прямо-таки бросается в глаза. Хью Сетон-Уотсон, автор самого лучшего и всеобъемлющего текста о национализме в англоязычной литературе и наследник богатой традиции либеральной историографии и социальной науки, с горечью замечает: «Итак, я вынужден заключить, что никакого „научного определения“ нации разработать нельзя; и вместе с тем феномен этот существовал и существует до сих пор» [20] См.: Hugh Seton-Watson. Nations and States, p. 5. Курсив мой. . Том Нейрн, автор новаторской работы «Распад Британии» и продолжатель не менее богатой традиции марксистской историографии, чистосердечно признается: «Теория национализма представляет собой великую историческую неудачу марксизма» [21] См.: Tom Nairn. The Modern Janus // New Left Review, № 94 (November-December 1975), p. 3. Этот очерк включен в неизмененном виде как глава 9 в его книгу: The Break-up of Britain, p. 329–363. . Но даже это признание вводит в некоторой степени в заблуждение, поскольку может быть истолковано как достойный сожаления итог долгого, осознанного поиска теоретической ясности. Правильнее было бы сказать, что национализм оказался для марксистской теории неудобной аномалией, и по этой причине она его скорее избегала, нежели пыталась как-то с ним справиться. Чем в противном случае объяснить, что Маркс не растолковал ключевое прилагательное в своей памятной формулировке 1848 г.: «Пролетариат каждой страны, конечно, должен сперва покончить со своей собственной буржуазией»? [22] К. Маркс, Ф. Энгельс. Манифест Коммунистической партии // Маркс, Энгельс. Сочинения, 2-е изд. Т. 4. М.: Гослитиздат, 1955, с. 435. Курсив мой. При любом теоретическом толковании слово «конечно» должно зажечь красный свет перед взволнованным читателем. И чем иначе объяснить, что на протяжении целого столетия понятие «национальная буржуазия» использовалось без сколь-нибудь серьезных попыток теоретически обосновать уместность содержащегося в нем прилагательного? Почему теоретически значима именно эта сегментация буржуазии, которая есть класс всемирный, поскольку определяется через производственные отношения?