Манфред Бур - Фихте

Итак, если отдельные представители или целые группы людей из числа ранее привилегированных не признают своего нового положения, возникшего в результате революции, если они тайно или открыто готовят или предпринимают выступления против нового, отныне ставшего законным государства, то оно вправе применять против них силу вплоть до физического уничтожения. «Государство оказывается по отношению к ним в позиции самозащиты» (13, стр. 274).

В этом пункте, в обосновании применения революционного насилия, террора против контрреволюционных устремлений Фихте смыкается с Робеспьером. Если даже область применения террора во время революционнодемократической диктатуры якобинцев была больше и шире, чем это вытекает из взглядов Фихте, то это своеобразие, которое возникло из практики Французской революции; что же касается мотивов и аргументов, то они одни и те же у Фихте и Робеспьера. Последний писал: «При конституционном строе почти достаточно защищать отдельных лиц от злоупотреблений общественной власти; при строе революционном сама общественная власть вынуждена защищаться от всех фракций, которые на нее нападают. Революционное правительство должно оказывать добрым гражданам всю полноту национальной защиты; врагам народа оно должно приносить лишь смерть» (44, стр. 194).

Взгляды Фихте, о которых говорилось до сих пор, относятся к 1793 г. и изложены в его работе «К исправлению суждения публики о Французской революции». В «Основах естественного права», «Системе учения о нравственности» и «Замкнутом торговом государстве» он вновь возвращается к этой проблематике, развивая свои социальные взгляды в непосредственной связи с обоснованием права на революцию.

Два момента в этих работах представляют для нас особенный интерес: новое обоснование права на революцию и социальные взгляды Фихте. В обоих случаях он, несмотря на множество других расхождений, находится в одном ряду с Робеспьером, с якобинцами.

В период Французской революции в дебатах и борьбе вокруг конституции вопрос о праве на революцию играл исключительную роль. Два, пожалуй, наиболее интересных проекта конституции, принадлежавшие жирондистам и якобинцам, в решающей стадии революции ответили на этот вопрос по-разному в соответствии с требованиями и потребностями класса или фракции внутри класса, интересы которой они отражали и сфера действия которой определялась ими юридически по отношению к другим классам и классовым группировкам.

Кондорсе, автор жирондистского проекта, признает право на революцию как право человека и гражданина. Это признание, однако, чисто формальное, потому что тотчас же Кондорсе стремится ограничить право на революцию и даже сделать его недействительным для политической практики с помощью различных конституционно-правовых оговорок. Это достигается путем предписания законных установлений , в рамках которых может осуществляться право на сопротивление, и ограничением этого права определенными случаями. В результате у жирондистов мало что остается от права человека и гражданина на революцию, особенно если поставить вопрос так: имеет ли народ право на революцию?

Якобинцы, напротив, последовательно утверждают право на революцию, в их проекте конституции имеется только одно «ограничение», а именно то, что право на революцию принадлежит лишь народу в целом, для индивидуума это право действует только тогда, когда в его частном случае, т. е. в единичном, нарушается целое, всеобщий интерес народа. В качестве естественных прав в начале конституции провозглашаются свобода, равенство, безопасность, собственность, а право на сопротивление вытекает как следствие из остальных прав человека. Для якобинских руководителей разумеется само собой, что право народа на революцию становится простым вопросом завершенности конституции в тот момент, когда представители народа, отстаивающие всеобщие интересы, берут дело блага нации в свои руки, т. е., когда народ сам берет в свои руки историю, народ не может осуществлять революцию против себя самого.

Фихте начинает именно с этого пункта. Само по себе право на революцию есть завершение конституции, поскольку каждое государство должно строиться по принципу «да будет право!», поскольку действия правительства должны соответствовать интересам всего народа, а правительство должно быть концентрированным воплощением народной воли. Поэтому правом на сопротивление не может пользоваться каждое частное лицо, а лишь народ в целом. Отдельный индивидуум, восстающий против своего правительства, должен рассматриваться всегда как бунтовщик. Однако народ в целом, выступая против своих угнетателей, не поднимает бунта, а лишь исполняет свой нравственный долг. «Народ (здесь Фихте делает оговорку: „Прошу учесть, что речь идет обо всем народе“) не может быть бунтовщиком, и употребление слова бунт (Rebellion) есть величайшая несуразность, когда-либо произнесенная, ибо народ действительно и по праву есть высшая власть, над которой нет другой власти, которая сама является источником всякой другой власти и ответственна только перед богом. Перед лицом собрания народа исполнительная власть теряет свою силу действительно и по праву. Поднимать бунт можно лишь против вышестоящего. А что на земле стоит выше народа? Он мог бы пойти только против себя самого, а это бессмыслица» (14, стр. 177).

Общность мыслей Фихте и Робеспьера в обосновании права народа на революцию очевидна. Оба признают право на сопротивление только за народом в целом, оба считают, что если народом принимается «идеаль-пая конституция» (Фихте), которая становится руководящим принципом правления, или власть переходит в руки революционного правительства, олицетворяющего республиканскую гражданскую добродетель (Робеспьер), то право на восстание, увенчивающее конституцию, не обязательно осуществляется, поскольку правительство, вышедшее из народа и представляющее его в своих революционных преобразованиях, действует во имя всеобщих интересов народа. И оба, Фихте и Робеспьер, наконец стали жертвами той иллюзии, будто в буржуазном обществе может быть осуществлена единая власть народа, вершителем воли которого должно считать себя правительство (Фихте) или действительно считало себя революционное правительство 1793–1794 гг. (Робеспьер).

Это последнее положение имеет своим источником еще одну иллюзию, восходящую к Руссо. Фихте, как и Робеспьер, исходит из предположения, что внутри буржуазного общества возможно установление относительного имущественного равенства граждан, более того, в этом они видят смысл нового общества.