Вадим Васильев - Трудная проблема сознания

Эти аргументы могут показаться опасными, и Чалмерс использует уже упоминавшийся аппарат «двумерной семантики», чтобы отвести их и показать, что в случае сознания метафизическая необходимость его связи с мозгом может рассматриваться как реальная опция только при неорасселовской интерпретации ментального. Но не исключено, что теорию Крипке и ее возможные следствия для трактовок сознания можно нейтрализовать и другим способом. Вполне возможно, что само понятие апостериорной метафизической необходимости — голый король. Мне трудно понять, к примеру, почему Крипке считает, что высказывание «вода есть Н 2О» апостериорно. Его вполне можно истолковать как аналитическое, а значит, априорное. Конечно, для того, чтобы включить предикат «Н20» в понятие воды, потребовались научные открытия, и были времена, когда данное утверждение не было аналитическим. Но вообще‑то все аналитические утверждения — в классическом кантовском смысле — генетически связаны с опытом [48]. Однако это нерелевантно для их статуса. Понимание этого ставит под вопрос теорию Крипке [49].

Так или иначе, но, отвергнув материалистические решения, Чалмерс констатирует, что у нас остается три нередук — тивных варианта трактовки статуса сознания, и он тщательно рассматривает их особенности. Первый — это интеракцио — нистский дуализм, второй — эпифеноменализм, третий — неорасселовский монизм, при котором (прото)феноменальные состояния оказываются основой физического.

И вот здесь обнаруживается явное отличие рассматриваемой статьи от «Сознающего ума». Чалмерс отказывается от радикальной критики интеракционизма и, соответственно, от тезиса о каузальной замкнутости физического как единственного базиса перспективных теорий сознания. Констатируя, что большинство философов отвергают интеракционизм на том основании, что он якобы не стыкуется с физикой, он добавляет: «Я и сам был повинен в этом, отставляя интеракционизм в моей книге 1996 г. отчасти в связи с совместимостью с физикой. Я и сейчас не особо склонен одобрять интеракционизм, но теперь я считаю, что аргумент по поводу физики не слишком серьезен» [50]. И в самом деле, согласно некоторым интерпретациям квантовой механики, так называемый коллапс волновой функции, всякий раз происходящий при фиксации эмпирических данностей, невозможен без участия наблюдателя, причем сознательного наблюдателя, так как измерительные приборы как таковые не могут вызывать этот коллапс, будучи сами подвержены суперпозиции, т. е. словно бы находясь в разных состояниях одновременно. Если это действительно так, то сознание играет определенную каузальную роль, актуализируя один из множества вариантов развития событий.

Разумеется, все эти вещи были известны Чалмерсу и ранее. В «Сознающем уме» он отвергает интерпретации, отводящие сознанию реальную каузальную роль в коллапсе волновой функции, в частности или даже прежде всего потому, что они «несовместимы со взглядом о повсеместности сознания, который я защищал. Если сознание связано даже с очень простыми системами, то, согласно этой интерпретации, коллапс будет происходить на самом базовом уровне и очень часто. Это противоречит физическим данным, зачастую подразумевающим неколлапсированное существование низкоуровневых суперпозиций в течение продолжительного времени» [51].

Неудивительно, что в «Сознающем уме» Чалмерс отдавал предпочтение (хотя и с многочисленными оговорками) интерпретации [52]Эверетта, в соответствии с которой никакого коллапса вообще не происходит, а происходит то, что мир эволюционирует сразу во множестве направлений, в одном из которых случается быть нам. Эта интерпретация более или менее сочетается с принципом каузальной замкнутости физического, но Чалмерс также утверждал, что она гармонирует с выведенными им психофизическими принципами.

О предпочтительности интерпретации Эверетта Чалмерс говорил и в статье «Продвигаясь к проблеме сознания», опубликованной через год после выхода «Сознающего ума». Чалмерс шутит здесь, что четыре дня в неделю он является сторонником Эверетта, но два дня он все же отводит на интеракционистские интерпретации квантовой механики, а воскресенья оставляет на интерпретацию, связанную с введением скрытых параметров [53].

Как видим, изменение отношения к интеракционизму наметилось у Чалмерса уже в 1997 г., и эта тенденция еще сильнее проявилась в статье «Материализм и метафизика модальности», написанной в 1998 г. В статье 1997 г. он, правда, отмечал, что даже признание каузальной действенности сознания не избавляет от опасности эпифеноменализма, так как его каузальная роль все равно могла бы быть вынесена за скобки, да и сама сознательная природа этой каузальности выглядит чем‑то случайным: вполне можно помыслить ситуацию, когда эта каузальная роль выполнялась бы чисто физическими агентами. Это возражение требует более детального рассмотрения, чем может показаться, и я еще вернусь к данной теме в следующей главе. Сейчас же отмечу, что, даже если признать мыслимостъ сценариев, описываемых Чалмерсом, нас в любом случае интересует не возможный, а реальный статус сознания [54]. Поэтому, даже если каузальная роль сознания акцидентальна, знание о том, что оно играет эту роль, все равно теоретически значимо, и поэтому приведенное выше возражение Чалмерса не имеет большого веса.

Чалмерс, вероятно, и сам почувствовал неоднозначность этого возражения, и в статье «Сознание и его место в природе» он даже не упоминает о нем. Уходит в тень в этой статье 2002 г. и интерпретация Эверетта. С той же энергией, с какой он раньше говорил о ней, он рассуждает об интерпретациях, подразумевающих участие сознания в коллапсе волновой функции. И хотя он не объявляет себя интеракционистом, а говорит, скорее, о равновероятности интеракционизма, эпифеноменализма и неорасселовского монизма, тем не менее именно интеракционистская позиция поглощает его внимание.

Что же случилось? Почему Чалмерс сместил акценты в сторону интеракционизма? Ведь, согласно приведенным чуть выше утверждениям самого Чалмерса, он противоречит теории повсеместности психического, являющейся естественным следствием неорасселовского монизма, к которому он тяготел в «Сознающем уме». Ответ, вероятно, состоит в том, что Чалмерс осознал, что он не имеет права апеллировать к этой монистической теории как к независимому доводу против ин- теракционистских интерпретаций квантовой механики — потому что сама эта теория, как мы знаем, была развита им при предположении каузальной замкнутости физического. Если он, таким образом, не хотел обрекать себя на круг в аргументации, он должен был заново и отвлекаясь от всяких внешних допущений сопоставить интеракционизм и неорас — селовский монизм. И сопоставление это выявило то, что интеракционизм свободен от главной, с его точки зрения, проблемы неорасселовского монизма, состоящей в трудности объяснения перехода от протофеноменальных свойств, фундирующих все физические процессы, к квалитативным состояниям.