Дэвид Чалмерс - Сознающий ум. В поисках фундаментальной теории

Если бы оказалось, что никакое конститутивное отношение не могло бы давать такой результат, можно было бы опробовать третий вариант, привязывающий макрофеноменологию к микрофеноменологии законами [7]. К примеру, это мог бы быть попросту закон, что при реализации микрофеноменальными состояниями определенного информационного состояния вследствие каузальных отношений между ними (принципа «небезразличного различия») будет возникать непосредственная феноменальная реализация того же самого состояния. Это решило бы теоретические проблемы, но ценой усложнения онтологии. У нас больше не было бы простой онтологии, где феноменология оказывается внутренним аспектом физически реализованной информации: какие‑то феноменальные вещи «болтались» бы в привязке к этой информации законами, подобно тому, как мы видим это в более привычных версиях дуализма свойств. Привлекательность расселовского видения была бы, таким образом, частично утрачена, хотя концепция по — прежнему была бы вполне когерентной.

В любом случае, я оставлю этот вопрос открытым. Несомненно, что эта самая трудная из проблем, стоящих перед любой концепцией расселовского типа; но не очевидно, что она не может быть решена. Если с ней можно справиться, то особенно перспективной кажется вторая стратегия; хотя не исключено, что для решения этой проблемы нужна какая‑то совершенно новая идея. Оптимистично глядя на вещи, мы можем рассматривать эту проблему — как сделать психофизическую теорию совместимой как с макроуровневыми фактами о нашей феноменологии и ее физической основе, так и с микроуровневой онтологией расселовской концепции — в качестве одного из главных ограничений, в итоге могущих привести нас к созданию детализированной теории сознания. Одна из трудностей при создании подобной теории состоит в недостатке ограничений. Не исключено, что эта проблема могла бы направить нас в нужное нам русло.

Если бы все рассмотренные стратегии оказались плохими, нам пришлось бы отойти от расселовского видения и обратиться к какой‑то другой метафизической концепции. Так, можно было бы попробовать поработать с метафизикой чистой информации как одним из способов понимания физического мира; а затем как‑то подключить к ней феноменологию, возможно, путем законосообразной связи с чистой информацией. Или можно было бы просто вернуться к «прирученной» онтологии с отдельными областями физического и феноменального, где каждая из них имеет свою собственную внутреннюю природу, а их связь обеспечивается законосообразными соединениями в духе информационного принципа. Это означало бы, что к рассуждениям о «двуаспектности» надо относиться не столь серьезно, и онтология оказалась бы не такой элегантной, но это по — прежнему могло бы давать нам совершенно удовлетворительную теорию.

Представленный мной набросок информационного каркаса психофизических законов оставляет открытым громадное множество вопросов. Эта картина может превратиться в окончательную теорию только при ответе на все эти вопросы. В предыдущем параграфе я упомянул некоторые проблемы, связанные с онтологией этого воззрения. Но можно задать немало вопросов и о форме законов , а также о том, как именно должна объясняться наша феноменология. Речь идет в том числе о следующих вопросах:

1. Когда информационное пространство феноменально реализуется, почему оно реализуется так, а не иначе? Скажем, если наше феноменальное цветовое пространство могло бы быть инвертированным, то кажется в чем‑то произвольным, что оно именно таково. Нужно ли добавлять законы или допускать контингентные «константы» для решения этой проблемы?

2. Определяется ли характер феноменального информационного пространства структурой этого пространства (пусть и не исключая возможность инверсий)? Могло бы, к примеру, показаться, что как цветовое пространство, так и пространство вкусов являются простыми трех- или четырехмерными пространствами, но, несмотря на сходную форму, их характеры существенно разнятся. Можно попробовать доказать, что сходство их структур — иллюзия, и что если мы встроим их в более крупные структуры — скажем, рассматривая переживания цвета в качестве компонентов цельной, глубокой структуры визуальных переживаний, — сходство исчезнет. Но так и остается вопросом, является ли нечто сходное с нашими переживаниями цвета единственным вариантом проецирования визуальной информации о цвете в феноменологию, или тут было возможно что‑то совсем другое? Подозреваю, что правильным ответом был бы скорее первый, чем второй, но далеко не ясно, как это можно было бы обосновать.

3. Я использовал этот каркас главным образом для обсуждения простых перцептивных восприятий, таких как восприятие цвета. Не очень понятно, как расширять его для рассмотрения более тонких переживаний, к примеру, сложных эмоций или опыта мыслей о чем‑то. Можно ли сделать это?

4. Какого рода формальная структура лучше всего подходит для схватывания структуры феноменальной информации? Какого рода топологические пространства нужны для схватывания реляционной структуры опыта? Нужно ли нам обращаться к более конкретным структурам, таким как метрическое пространство или дифференцируемое многообразие? Комбинаторная структура опыта еще более интересна: к примеру, простой многомерный континуум был бы, возможно, слишком большим упрощением структуры визуального поля. Как же можно было бы лучше всего ухватить всю его структуру? Следует ли для достижения этой цели модифицировать дефиницию информационного пространства?

5. Как, находясь внутри этого каркаса, объяснить единство сознания? Иначе говоря, что делает мои зрительные переживания, слуховые переживания и т. д. переживаниями одного и того же субъекта? Подозреваю, что ответ указывал бы на способ обработки соответствующей информации, так что единство сознания соответствует факту доступности для определенной интеграции релевантной информации. Но детали этого неясны.

6. Каковы в точности критерии того, какая информация в мозге соответствует моим переживаниям? Существен ли для этого какой‑то особый каузальный путь или тип каузального потока? Ключевую роль здесь, в индивидуализации информации и соответствующих путей, предположительно играет что‑то вроде прямой доступности для глобального контроля.

Наличие всех этих вопросов как раз и показывает, как далеки эти схематичные идеи от подлинной теории. В этом можно убедиться, заметив также, как далеки эти идеи от того, чтобы давать нам возможность предсказывать , какие именно феноменальные свойства, связанные с физической системой, возникнут из физических свойств этой системы. В ее нынешнем виде данная идея лишена большой объяснительной и предсказательной силы, ее надо хорошо прокачать, чтобы сделать реально полезной.