Генрих Грузман - Человек, личность, духовность

Немецкий философ отмечал, что любое творчество человеческого духа не может обойтись без некоторых недоказанных, но интуитивно ощущаемых, положений, обычно закладываемых в основоположении науки. Подобная аксиома, исполняющая ведущую роль в основоположении философии человека Фихте, гласит - человеческие идеи генетически связаны с человеческим родом, или, по Фихте: "Жизнь же рода выражается в идеях". Отсюда следует первое звено концепции, дающей начало всей последующей когнитивной цепи философского сочинения: "Данная ранее формула: посвящать свою жизнь, - может быть поэтому выражена и так: посвящать свою жизнь идеям; ибо идеи объединяют род, как таковой, и его жизнь; и сообразно с этим разумная и, следовательно, справедливая, хорошая и истинная жизнь состоит в том, чтобы забывать себя в идеях и не искать и не знать иного наслаждения, кроме наслаждения идеями и принесения им в жертву всех остальных житейских наслаждений". Утверждаемый приоритет рода, как аналогично рассмотренный ранее верховенство биологической популяции, происходит не на особых специфических признаках общности, а на отрицании созерцательных форм единичности, и тотальное отношение общее - особенное рефлексируется в отрицание, имея всегда в основании общее, а не особенное. Глубина проникновения Фихте в индивидуальную форму сознания проходит, тем не менее, в недрах рациональной логики, которая изначально вышла из силлогистики обобщения, и потому привела к типично рациональному заключению: "Индивид не есть особое бытие, а только случайная форма" (1993, т.2, с.с. 394-395, 719).

Исключение индивидуальности как фактора действующего разума, как критериума идеи, стал общей и универсальной посылкой в философии человека, через которую проходит все многосложные пути гениального философа, исходящего и приходящего к одной истине: "Индивид мыслит не сам по себе и не посредством своей силы, но как Единое и не уничтожением своей индивидуальности. Поэтому, описывая содержания этого мышления, нам следует сразу становиться на точку зрения единства и не спрашивать, как мыслит индивид, но скорее, как мысли Единое и общее мышление". И антропософия как наука о человеке и философия абсолютного как философия человека в своих эмбриональных формах были смонтированы великим мастером по выверенным меркам главенства общности, признающего коллегиальный разум, корпоративную мысль, коллективную мудрость и, главнее, человека как Единого. Так возникла грандиозная парадигма человек Единый, определившая на века credo человекознания в европейской науке, и до настоящего времени актуальны слова Фихте: "величайшее заблуждение и истинное основание всех остальных заблуждений, завладевших нашей эпохой, состоит в том, что индивидуум мнит, будто он может сам по себе существовать и жить, мыслить и действовать, и думает, будто он сам, данная определённая личность, есть мыслящее в его мышлении, тогда как на самом деле он - лишь единичная мысль единого всеобщего и необходимого механизма". Отсюда вытекает резюме: "уже нет человека - есть только человечество, нет отдельного мышления, или любви, или ненависти, а только мышление, любовь и ненависть друг в друге и друг через друга" (1993, т.2, с.с. 688, 381, 221).

Единый, как коллективный человек, совершенно равнодушен к индивидуальным характеристикам индивидов, - он не может их отвергнуть как своё основание, но и признаёт их лишь в форме украшающих вензелей на общем гербе. "Что же создаёт и производит индивида?, - спрашивает Фихте и отвечает: "Очевидно, Единая жизнь путём самососредоточения". Потому человек является в двойственном облике, данном геометрически и материально как тело человека, и в рассредоточенном виде, взятом мысленно и не обладающей материальной данностью, но зато, как считает Фихте, несущей в себе особое состояние - "абсолютную свободу". Фихте заключает: "Следовательно, индивид не есть особое бытие жизни, а он только простая форма её, и именно форма её абсолютной свободы; эти формы взаимно исключают друг друга, и индивид не может быть в одном и том же нераздельном акте в той и другой; он может, оставаясь одним и тем же, с той же Единой свободой и благодаря этой свободе, переходить из одной формы в другую". Эта сентенция рождает умозаключение, которое Фихте репрезентует как своё высшее уложение: "Таков закон мира духов: все, что сознало своё существование, должно быть принесено в жертву бесконечно возвышающемуся бытию; и этот закон господствует непреодолимо, не ожидая чьего-либо согласия" (1993, т.2, с.с. 718, 719, 421). Это делается итогом великолепной мыслительной работы, потраченной на доказательство того, что сознало своё существование, поднялось над самим существованием, обняло в себе всё сущее, а наиболее всего, самого себя, став властелином наимогущественной силы - разума; это гордое, мудрое Я, оказывается, предназначено для жертвования, в угоду внешнего принуждения со стороны чего-то чужого, существующего вне Я и нечеловеческого, ибо оно не мыслит, поскольку не требует какого-либо согласия, а, следовательно, и не сомневается. Это совершенно явственное внутреннее противоречие великого идеалистического учения, в котором заключена коренная причина чудовищного разрыва между исторической реальностью и философским прогнозом Фихте, однако, не есть персональная особенность системы Фихте, а суть знамение всей идеологии величественной немецкой философии, с особой силой прозвучавшего в концепции человека. Данное противоречие даёт о себе знать как яркий признак несостоятельности материалистической картины мира.

О том, что человек одновременно владеет душой и телом, было известно издавна, давно было известно и то, что телесный человек не может существовать без духовного, но духовный человек способен обходиться без телесного. Противоположность между ними, приняв в соответствии с материалистическим методом позу непримиримого и глубочайшего расхождения, явилось в самой коренной своей основе первоисточником и прообразом всех исторических и житейских коллизий: вражда и насилие - родные дети этого противоборства Конфронтация души и тела было не только опытным макетом, но и побудительной философской причиной земной истории: за развалинами ярких цивилизаций, за грандиозными пожарищами цветущих городов, за горами трупов и морями крови зловеще маячат роковые весы с вечно колеблющимися чашами, сконструированными на принципе материалистического склонения "или-или" - материя и дух, добро и зло, любовь и ненависть, государство и человек, буржуазия и пролетариат. А тех гигантов, кто вознамеривался остановить это кошмарное колебание и привести весы в равновесие, ожидало неминуемое: Иисус Христос был распят, Ян Гус сожжён, Барух Спиноза проклят, граф Толстой опозорен. Иоганн Готлиб Фихте свёл воедино раскалённые от взаимной ненависти части и объявил: человек един. Единство есть святая идея Фихте и Единый пророк её. Идея Всемирного Единства человечества для Фихте вовсе не философема, а практическая судьба людей, уводящая их в лучезарное будущее, прочь от смрадного прошлого, - и великий мыслитель высказывает философское завещание: " Все индивиды заключаются в Едином великом Единстве чистого Духа, пусть будет это - то последнее слово, которым я вверяю себя вашей памяти; и пусть это будет именно та память обо мне, которой я себя вверяю" (1993, т.1, с. 441). Свою завещанную идею Единства Фихте "вверяет" как практическую судьбу человечества, выбрав коллективистский центр тяжести. Внутреннее противоречие Фихте поэтому касается не самой идеи Единства, а этой практической конкретики, явленной в рациональном законодательстве типичной формой запрета и принуждения.