Отто Фридрих Больнов - Философия экзистенциализма

Именно в силу того, что пограничные ситуации противопоставлены любой успокоенности в гармоничном и замкнутом образе мира, они поддерживают в человеке в бодрствующем состоянии то беспокойство, которое гонит его вперед. Именно в силу того, что они не могут быть разумно объяснены, но, наоборот, в их упрямой фактичности неподвластны никакому разуму, они убедительным образом делают очевидной глубокую тревожность и незащищенность человеческого бытия. При этом они позволяют увидеть человеческое бытие в его потерянности, доводят до состояния полного напряжения его существования. И это характерный момент: поскольку человеческое бытие уже изначально находится в состоянии потерянности и отданности миру, оно не может возвысить себя до состояния экзистенциального существования, так сказать, изнутри, за счет собственных сил, собственным побуждением. К этому оно должно быть лишь принуждено, что и происходит в том ощутимом опыте, в котором личное бытие ввергнуто в пограничную ситуацию.

Лишь на основе опыта пограничной ситуации формируется полное и конкретное понятие экзистенциального существования. Все непосредственно высказанное о нем до сих пор, по существу, остается еще формальным и всеобщим. Только на основе понятия пограничной ситуации возникает та значительная острота, которая содержится в понятии экзистенциального существования. Хотя человек и способен раз-другой уклониться от пограничной ситуации, сбежав в суету повседневного существования, однако если он пристально в нее всмотрится, то здесь реализуется подлинное экзистенциальное существование. "Мы становимся сами собой тогда, когда с открытым взором вступаем в пограничную ситуацию" (II 204). Так, принципиально обобщая, Ясперс может ясно подать следующий емкий смысл: "Познание пограничных ситуаций и экзистенциальное существование - одно и то же" (II 204).

Если подобным образом было более точно развито отношение человека к миру и если при этом был пролит свет на человеческую ситуацию во всей ее незащищенности и мир во всей его тревожности, то тем самым все большую отчетливость обретал тот факт, что понимание мира и жизни экзистенциальной философией разворачивается на почве совершенно определенного настроения. Последнее представляет собой не холодную (kuhle) объективность теоретической позиции, но и не теплое (warm) чувство близости и доверия ко всему окружающему миру, свойственное философии жизни в ее основаниях, ибо в случае с экзистенциальной философией решающими оказываются прямо-таки мрачные и гнетущие (duster und beklemmend) стороны жизненного опыта: настроения (die Stimmungslagen) страха и отчаяния, уныния и скуки, придающие экзистенциальной философии ее своеобразный облик. И в этом плане против экзистенциальной философии достаточно часто выдвигались возражения. Считалось, что она является философией противостоящего жизни пессимизма. Но при этом забывалось, что на основе экзистенциальной философии никоим образом не предполагалось ослабления сил, что, напротив, именно она является источником силы и достижений существования.

В попытке упорядочить в первоначальном обзоре многообразие различных настроений согласно двум полюсам - светлого (das Heitere) и мрачного, - на первый же взгляд становится ясно, что в экзистенциальной философии решающим образом господствует мрачная сторона. Из различных же возможных здесь оттенков в особенности плодотворным оказался страх, философская плодотворность страха является крупным антропологическим открытием экзистенциальной философии. Страх особенно подходящ для того, чтобы прояснить своеобразный нетеоретический, эмоциональный характер (der Stimniungscharakter) экзистенциальной философии. В понятии страха соединяется многое из того, что было еще слишком абстрактным образом развито ранее при обсуждении ситуации и пограничной ситуации.

На первый взгляд кажется, что страх вообще лишен какого бы то ни было глубокого философского значения. Eго рассматривают в качестве чего-то такого, что, в частности, хотя нередко и пристает мучительным образом к человеку, по сути же затрагивает его все же лишь с внешней стороны в качестве слабости, которая овладевает человеком в несовершенности его существа лишь эпизодически и которую необходимо по возможности преодолевать посредством воспитания и самовоспитания. Своеобразнейшее же открытие экзистенциальной философии заключалось в том, что в ней страх был познан в его поистине основополагающем значении - как условие становления подлинного существований Такое открытие страха совершилось сперва в труде Кьеркегора 1844 г. "Понятие страха" ("Der Begriff der Angst") которому годом раньше предшествовали созвучные мысли в работе "Страх и трепет" ("Furcht und Zittem"). Систематический же философский разбор большей частью обязан соответствующему разделу у Хайдеггера (SuZ. 184 ff).

Своеобразную сущность страха экзистенциальная философия прежде всего отличает от родственного явления простой боязни. Сразу же следует заметить, что страх и боязнь весь ма близки, и словоупотребление зачастую их неразличимое роднит (76). Но все же различие существует - чуткое ухо распознает его уже в обычном словоупотреблении, а экзистенциальная философия выявляет затем при помощи понятийных средств. "Боязнь всегда связывается с чем-то определенным" (V 36). Боятся обычно опасности, нападения, оскорбления, призраков, наказания или раскрытия. В любом случае речь идет о некоторой совершенно определенной - реальной или же только лишь представляемой - угрозе. Последняя связана с чем-то таким, что способно принести человеку вред, чего он должен вследствие этого остерегаться. Человек боится именно в оглядке на конкретную угрозу. В зависимости же от характера возможного вреда боязнь может быть также больше или меньше.

Иначе страх. Какой-либо определенный предмет, который бы его вызывал, отсутствует (77). По сути дела даже нельзя сказать, чего, собственно, страшатся - подобный вопрос вызвал бы серьезное затруднение. Кроме того, здесь возникает еще один довод, при помощи которого пытаются защититься от страха: что, мол, необходимо ясно представить себе, насколько необоснован страх. Однако своеобразие страха состоит именно в том, что он не позволяет уговорить (wegdisputieren) себя посредством каких бы то ни было разумных соображений. Он сохраняется с неотразимой настойчивостью и остается ощутимым в качестве физического чувства подавленности даже тогда, когда прилагают значительные усилия, чтобы его забыть. Однако эту беспочвенность и предметную неопределенность, которые можно было бы попытаться в первую очередь выдвинуть против страха, следует постигать в качестве принадлежащих к его глубинной сущности.