Бертран Рассел - Мудрость Запада

Крестоносцы, отвоевывавшие Святую землю у "нечестивых" арабов, очень скоро убедились, что культура христиан-византийцев и мусульман-арабов во многих отношениях приятнее и интереснее их заскорузлых обычаев. Когда крестоносные рыцари, потеряв в конце концов с таким трудом и такой кровью созданное ими Иерусалимское королевство, вернулись в родные земли, католический Запад понял, что дело проиграно. На святом деле больше всех погрели руки итальянские города-республики. Они натравили очередное крестоносное ополчение на Византию; папа римский одобрил этот разбой. Крестоносцы образовали Латинскую империю (1204) и полвека грабили византийские города "во имя славы Божией".

Исторический парадокс: демонтаж православной Восточной Римской империи содействовал культурному росту католического Запада вообще и "Священной Римской империи германской нации" в частности. Европейский Ренессанс XIII-XV вв. многим обязан столь оболганному византивизму. Латинская империя продержалась недолго, пав под ударами воспрянувших духом византийцев (1261). Но и они не устояли под напором турок-османов и балканских славян. Константинополь попал в руки мусульман (1453). Перед падением "второго Рима" новые византийцы-константинопольские философы и филологи, теологи и купцы, перевезли в Рим и Флоренцию, в Геную и Венецию немало ценностей духовной и материальной культуры античности и византивизма.

Идея дихотомии Запада и Востока - не слишком давняя. Греки и римляне не знали ее и не считали себя носителями какой-то особенной "мудрости Запада"; они ценили мудрость, как таковую. Они отделяли себя не от Востока, а от варваров, принимая Восток за чисто географическое, а не культурно-социальное понятие.

Дихотомия Запад - Восток возникла много позже. Реальное различие социальных моделей, техническое превосходство промышленно-торговой Европы стимулировали ее закрепление в общественной психологии. Идея "бремени белого человека" стала элементом социальной психологии конкистадоров и колонизаторов. Афоризм Редьярда Киплинга "Запад есть Запад, а Восток есть Восток, и пути их никогда не сойдутся" подытожил случившееся.

Средневековье. Возрождение. Просвещение

Западная философия, утверждает Рассел, - логическое продолжение античной философии: "Все, что есть лучшего в интеллектуальной основе Западной цивилизации, восходит к традиции Древней Греции". Полагаем, что в названной "интеллектуальной традиции" есть кое-что не восходящее к грекам. Немало из "лучшего" открыто европейскими умами независимо от греков, вполне самостоятельно. В этом "лучшем" есть интеллектуальное постижение, которое никак не может быть сведено "к традиции Древней Греции" уже потому, что греки были далеки от этих постижений, не готовы ни выдвинуть идей этого рода, ни даже постичь их. Каждая эпоха имеет свои пределы возможностей и свои возможности интеллектуальных новаций. Еще Шпенглер заметил, что европейская цивилизация многим обязана грекам, но она не греческая, а европейская. Европейская культура возникает после 1000 г. До 1000 г., утверждал Шпенглер, на обширных пространствах Европы царил полуварварский феодально-дружинный хаос. Жесткая датировка Шпенглера уязвима (так, принятие Русью христианства произошло раньше, в 988 г.), но нет сомнения в том, что во второе тысячелетие Европа вступила при первых признаках становления новой цивилизации, отличной от античной.

Рассел и Шпенглер едины в другом. Проблему, так занимавшую впоследствии Мозеса Гесса и Льва Шестова, - Афины или Иерусалим, "Илиада" или Библия - они безоговорочно решают в пользу Афин Аристотеля.

Рассел понимает, что этим решением вопрос о коллизиях между религией и теологией, с одной стороны, и наукой и философией - с другой, не снимается. Новые или, точнее, основательно подзабытые материалы о дискуссиях по этим проблемам в христианстве см. в книге А. В. Карташева "Вселенские соборы" (М.: Республика, 1994). Поэтому он так внимателен к данным о возникновении и прогрессе христианства и христианской нравственности. Другая важнейшая проблема, к которой он обращается в "Мудрости Запада", - христианство. Еще Давид Штраус высказал мысль, что первые христианские общины, создававшие свои евангелия, вышли из иудаистских общин. И те и другие ожидали пришествия Мессии. Бруно Бауэр, оппонент Штрауса, утверждал иное: евангелия - продукт самосознания евангелистов. Рассел также считал, что "примитивное христианство - это фактически реформированный иудаизм, подобно тому как протестантизм был сначала движением за реформы внутри церкви" (католической, естественно). Отход раннехристианских сект от ортодоксального иудаизма нашел сравнительно недавно подтверждение в Палестине, в найденных там так называемых свитках Мертвого моря. Они пролили дополнительный свет на деятельность общин эссеев и других палестинских протестантов, отвергавших как римский диктат, так и сервилизм фарисейской верхушки. Из специальных трудов по истории христианства, опубликованных на русском языке в последние десятилетия, см.:

Робертсон А. Происхождение христианства. М.: ИЛ, 1956; 2-е изд., 1959; Косидовский Зенон. Сказание евангелистов. М.: Политиздат, 1979; Апокрифы древних христиан. Исследование, тексты, комментарии. М.: Мысль, 1989;

Свенцицкая Н. С. Раннее христианство. Страницы истории. М.: Политиздат, 1989: Ренан Э. Жизнь Иисуса. М.: Политиздат, 1991; Штраус Д. Ф. Жизнь Иисуса. М.: Республика, 1992. Они не равноценны. Труд Штрауса положил начало левогегельянскому движению в Германии. Труд Робертсона - лучший среди современных исторических сочинений о происхождении христианства.

Ранняя христианская догматика охарактеризована Расселом мастерски. Свои познания в этой области он продемонстрировал уже в фундаментальной "Истории западной философии" (1957). В "Мудрости Запада" расселовское искусство интерпретации достигает новых высот. Его философские комментарии к ходам мысли и откровениям отцов церкви и теологов более чем любопытны, особенно потому, что схоластика и догматика католицизма была заклеймена со времен Бейля и Вольтера как нудный плод невежества, как пробел в шествии европейского Разума. Рассел - противник скороспелой одиозности. Католической церкви хватило здравого смысла, чтобы, не оттолкнув философию, объявить ее служанкой богословия (православие не признавало "внешней философии"). Философия была, таким образом, допущена к роли посредника между верующим и истинами Откровения, которые она могла сделать более доступными для его разума. Одним из следствий этого было существование относительно самостоятельной философской схоластики на западе Европы и почти полное отсутствие оной на ее востоке. Традиции схоластической учености способствовали сохранению классического античного философского наследства, а аристотелезированный схоластизм Фомы Аквинского стал официальной религиозно-философской доктриной западной церкви. Рассел дает ясно понять, что, как ни важно было содержание идей античных философов даже при преимущественном внимании к "Аристотелю с тонзурой", дальнейшая судьба европейской духовной культуры в целом и философии в Европе зависела во многом от приращения знаний, научных и философских, от преодоления манеры бесконечного комментирования текстов древних. Он указывает на особое значение в этом преодолении прогресса правовой и политической философии, служащей средним классам общества, все более влиятельному третьему сословию. Появляются все более значительные концепции и учения в сфере социальной философии. Рассел предъявляет превосходные материалы, иллюстрирующие сдвиги в сущности и характере европейского философского мышления, очерки взглядов, словесные портреты выдающихся мыслителей этой поры - Николая Кузанского и Джордано Бруно, Томаса Мора и Эразма Роттердамского и других "титанов мысли и действия". Не менее внушительны его портреты героев мыслящего разума, но с общественным знаком минус, наподобие Игнатия Лойолы или Николо Макиавелли. Основатель Общества Иисуса, Лойола, был реальным политиком и, по совместительству, ирреальным фанатиком: он верил в благодетельные для церкви последствия разумного применения принципа "цель оправдывает средства". Однако бессовестная деятельность иезуитов (во славу Божию!), одобренная Римом, опорочила католицизм. Светский протагонист Лойолы, секретарь Совета Десяти во Франции, Никколо Макиавелли, развил национально-государственную версию политического антиморализма.