Карл Гершельман - «Я почему-то должен рассказать о том...»: Избранное

Ширина улицы метров сто, глубина — глаз не хватает. Бесконечная цепь фонарей; изредка темные мосты-желобы, пересекающие колодец. Еще другие мосты — ажурные, легкие; переплетающиеся спицы опор, серебристо-зеленый светлый металл. Ни одного окна в стенах, только там и здесь, черные, как бойницы, двери перед крошечной бесперильной площадкой.

— Зачем эти площадки?

— Зачем? Вон там, поглядывайте.

Совсем близко, из темной ниши, на выступе-балконе — человек. Оживленно говорит что-то в трубку, криво спускающуюся мимо уха ко рту. Как он может стоять на узком карнизе, на такой высоте?

— Поглядывайте, сейчас. На поясе — распределительный досточек. Видали? Рычаг и кнопки. Сейчас полетит.

Разговор кончен, трубка — вверх, на висок. Правая рука — к поясу. Рычажки, рукоять. Пара шнуров под руку, за спину, к какому-то глянцевитому ящику. Как ранец, на ремнях, за плечами.

Поправил ремни, пояс, повернул рычажок. З-з-з… — резкий, свистящий, до звона высокий звук. Наклонился, — з-з-з — плавно с площадки вниз; скользнул, понесся, снижаясь. Повернул, обогнул выступ стены, поднялся кверху, исчез за переплетом моста…

— Летательный аппарат. Разве в ваш время не был? Очень просто: две вертикальный труба для подъема, одна — горизонтальный. Там — в коробка. Очень сильный воздушный струя. И — глушитель. Очень сильный воздушный струя, непременно надо глушитель; иначе так громко, невозможно выдерживать.

Присмотреться — по всей глубине улицы черные фигуры, как мухи. Гудят, от одного этажа к другому, от бойницы к бойнице. Один проносится кверху, исчез в соседнюю дверь. Немного комично — беспомощно повисли черные ноги в чулках, треплются полы халата…

А что наверху? — Те же стены, мосты. Еще и еще. И дальше… Что это? Стены — и вдруг конец. Высоко, высоко, едва видно — обрез крыш. И между крыш — бледный, зеленоватый сквозь блеск фонарей, далекий квадрат свободного неба. Локон кудрявенькой тучки и дневная, далекая синева…

— Где мы, собственно говоря, находимся, Аида?

— Город Кбрра. В ваш время не был. Недалеко от озеро Ньясса. Восточный Африк.

***

Теперь — в лифт; стеклянно-металлическая коробка с двумя кожаными диванчиками друг против друга. Система кнопок. — «Квартал С-48, высота 114. Рванулись вниз. Вниз, потом поворот; давление в спину — лифт вышел на горизонтальную; потом снова вниз, направо и вверх, вверх. Щелк — остановка. Прибыли.

Коридоры снова, пересекающиеся по всем направлениям. Стеклянные двери, направо, налево.

— Вот и колледж. Сейчас придем, буду вас передавать на директор.

***

Директор Гора за столом, в кабинете. Вид чрезвычайно уютный: под локтем — подушечка, в руке — лупа, на пальцах — какие-то резиновые колпачки, зеленый козырек над глазами. Перед Горой — линялая рукопись. Новый кандидат к воскрешению? Философ? Поэт? Мистик? Святой? Кто-то уже много веков спит непробудным сном, спит и не подозревает, что здесь, в кабинете…

Сквозь дверь — голоса. Можно язык разобрать — французский. По коридору — группа, пять человек. Воскрешенные! Какой-то высоколобый, прямой — говорит. Одна рука на плече у соседа, другая — энергичными взмахами в воздухе. Знакомое лицо. Уж не Гете ли? Кажется, Гете. — Прошел.

Неужели Гете? Может быть, здесь и другие еще? Гете и Кант? Ницше? Толстой? Достоевский? Или Пушкин?

— Маэстро Гора спрашивайт: зачем хотел умирать? Больше не будете? Работаете с нами?

С ними — работать? Чуждые люди с другой планеты. Даже в гимнастической машине — аккумулятор, шнурок заготовлен для повешенья. Ничего прежнего: языка нет, Арсика нет.

С другой стороны: Гора книги прислал. Реа заказала бисквиты. Мелькнувший Гете. Квадрат неба между домами.

Работать? Всем вместе? Гете и Аида, Гора и Достоевский? Принять новое, Арсика не забыть?

«Задачи Южный Воскресительный Компани очень обширны…».

— Скажите директору Гора… Что же, попробую.

Автобус задавил таксика Тяпку. Тяпка глупый: надо ему лаять, выбегать на улицу — вот и допрыгался.

А было больно. Сосчитайте: кузов автомобиля, колеса, машина; кроме того: шофер и кондукторша, человек шесть пассажиров. Все большие, тяжелые, взрослые — все на Тяпку, маленького. Два раза подряд: сперва передним колесом, потом — еще тяжелее — задним. Кряк-кряк. Что от Тяпки останется?

Сперва Тяпка думал: пройдет. Метался с боку на бок, кружился по мостовой. Тряхнуть хорошенько — боль отскочит. Но куда уж! Все ребра помешались. Тяпка затих. Следовало бы еще, конечно, пожить, но сил нет как больно. Что оставалось? Поглядел Тяпка, сконфуженно пискнул: «Не могу больше». И умер.

Надина мама вышла: полицейский. На руках — рыженький, зубы оскалены. Тяпка? Ах, глупый!

Но что поделаешь? Ничего не поделаешь. Скорее дворника: зарыть Тяпку. В саду, за малинником. Скорее, пока Нади нет дома.

— Наде ничего не рассказывать: Тяпка убежал, вероятно, скоро вернется.

Но где ж не рассказывать? Едва Надя переступила калитку, сын дворника тут как тут.

К малиннику — земля перекопана. Тяпки нет. Марья Константиновна, гувернантка, тащит: «Домой, домой, нечего».

Дома пришлось заплакать. Дело было сложнее, чем можно подумать. Надя у подруги ела курицу — с рисом и соусом. Косточки забрали вместе с тарелками, но одну, самую лучшую, Надя припрятала. Просто — в карман, никому не сказала. Надо же и о Тяпке подумать!

Теперь вопрос: кто же косточку скушает? Надя всю дорогу мечтала: косточку скушает Тяпка. Конечно, у Тяпки довольно еды — каша, суп, мясо. Но ведь это — куриная косточка, совсем другой вкус.

Мама утешала: что поделаешь? — Ничего не поделаешь. Дала пастилу. Пастилу съесть недолго, но от этого разве легче?

В кровати, после «Отче наш», Марья Константиновна хотела ее уложить, но Надя задумалась. Как бы формулировать поудачнее.

— Боженька, сделай так, чтобы Тяпка вернулся.

Марья Константиновна рассердилась: «Разве можно приставать к Боженьке с подобными глупостями. Тяпка сам виноват: не слушался, лаял, вот и получил по делам».

Ясно, на маму и Марью Константиновну рассчитывать нечего. Надо подождать, пока Марья Константиновна заснет. Помолиться как следует — Боженька умный, придумает что-нибудь.

Ужасно копаются эти взрослые! Два письма, роман. Так и заснуть можно. Наконец — электричество щелк! — Марья Константиновна легла наконец.

Сопит? Да, сопит. Если сопит, значит, можно. На колени: «Боженька, сделай так, чтобы Тяпка вернулся».

Войдите теперь в положение Бога. С одной стороны, мироздание, законы природы — столько дел, всюду надо поспеть. С другой, — девочка Надя. Скоро двенадцать, даже папа в спальню прошел, а она до сих пор не спит. «Боженька, сделай так, чтобы Тяпка вернулся».