Карл Гершельман - «Я почему-то должен рассказать о том...»: Избранное

23. Не только мир как целое имеет первоисточник жизни в самом себе, но и каждая его частица. В каждом из нас — метафизический жизненный центр. Этот центр у каждого — личный, отдельный от всех остальных; и вместе с тем он — общий для всех, единственный на весь мир. Единое и множественное — это «здешнее», «земное». Жизненный центр — по ту сторону мира, и для него не могут иметь значения подобные различия.

24. Основа мира — основа каждого из нас. Она охватывает мир как лежащая вокруг него бесконечность и вместе с тем сжата внутри его, в точке, как его центр. Бытие разгорается из одной искры, как пожар, и вместе <���с тем> проступает, как сырость, отдельными каплями. Каждый из нас исходит из общего для всех центра, и каждый зарожден в бесконечности, независимо от всех других. Каждый исключителен, и каждый универсален; каждый — все, и каждый — частица; каждый — основа, и каждый — ответвление всех остальных.

25. Каждый из нас — единственное бытие во вселенной (солипсизм), и все-таки нас много (реализм).

26. Семя жизни замкнуто в нас из вечности, раз и навсегда вложено в нас, но каждый может его сознательно культивировать, взращивать. Каждый сам себя изнутри строит, и все же каждый сам себе дан извне. В этом сочетании «самоданности» с «самоопределяемостью» бытия — глубочайшая тайна порождающей его свободы.

27. Сам Бог, рождаясь из свободы, одновременно и сам себя поднимает из нее, и сам себя в ней находит.

28. [Желая взять со стола карандаш, я сам создаю в себе это желание, и вместе с тем оно возникает во мне независимо от меня. Я порождаю его и нахожу его в своей душе готовым.] В своей сути оно остается неизменным от начала моего движения до его конца; и все-таки, по мере этого движения, оно видоизменяется в деталях, порождает множество новых промежуточных желаний и движений, заставляет простое движение расчленяться на множество сложных; само усложняется по мере преодолеваемых на пути препятствий, заставляет меня не только протянуть руку за карандашом, но, возможно, и пройти несколько шагов, обойти стоящий на дороге стул и т. д. [Подбно этому и] лежащая в основе бытия «идея» одновременно и порождает бытие, и сама им порождается, и определяет его, и сама им определяется.

29. Вглядываясь в уже готовое, уже имеющееся в моей душе желание, я его обнаруживаю, конкретизирую, развиваю. Я его создаю, и вместе с тем оно уже изначала присутствует во мне.

30. Мир дан мне и все-таки порожден мною, как сновидение, которое я сам из себя проецирую и которое все же вкладывается в меня кем-то «другим», от меня не зависит.

31. Своей глубиной я ухожу в метафизическую подоснову мира, сливаюсь с Богом, как древесный лист через черенок сливается с ветвью, стволом и корнем дерева. Бог и я составляем одно целое, как дерево и лист; и все-таки Бог и я противостоим друг другу, тоже как дерево и лист.

32. Так же связан и я с любой частицей мира. Я связан с нею воедино общим жизненным центром, из которого мы оба истекаем; и все же мы с ней противостоим друг другу как противоположные, максимально удаленные друг от друга «концы» этого единства. Мы одновременно и ось мироздания, и его полюса.

33. Все одновременно: и противостояние Богу, и единство с Ним; и единство с миром, и противостояние миру; и единство с самим собой, и противостояние самому себе.

34. Все едино, и каждый сам по себе. Смотрящий мне в глаза собеседник смотрит на меня из меня же, но все-таки смотрит мне навстречу.

35. Углубляясь без конца в небо, я приду в самого себя; последняя глубина неба открывается «позади меня», во мне самом.

36. Каждый из нас — творец и творение вместе. Наша неспособность сразу, на месте, познать мир и самих себя — это не только бессилие твари сразу охватить творца, но и бессилие творца сразу овладеть творением.

37. Мир не может без длительного усилия уловить прозреваемую им идею; идея не может без борьбы подчинить себе организуемый ею мир.

38. Рождающийся через наше рождение Бог хочет овладеть бесконечностью, в которой Он рождается. Если Ему это не сразу удается, то не потому что Его силы не бесконечны, а потому что бесконечна бесконечность, которую Он пытается объять.

39. Глубина мира и наша собственная глубина бесконечны. Мы были бы навсегда лишены возможности познать мир и себя, если бы наша познающая высота тоже не была бы бесконечной.

40. Жизнь — борьба Творца с творением, постепенный охват Творцом творения и постепенное познавание творением Творца. Конечная задача — полные овладение и познание: «Да будет воля Твоя и на земле, как на небе» (Мф. 6, 10). «Сия же есть жизнь вечная, да знают Тебя, единого истинного Бога, и посланного Тобою Иисуса Христа» (Иоанн, 17, 3).

Бог един и единственен, ничто не заставляет Его хотеть того, что Он хочет, ничто не препятствует ему в этом. Бог абсолютно свободен.

Мир — разделившийся Бог, одно большое желание, рассыпавшееся на множество маленьких. Каждый из нас — одно из желаний Бога, каждый из нас абсолютно свободен.

Каким образом я мог бы быть несвободен, если я сплошь и насквозь соткан из Бога, из свободы, сам есмь эта свобода?

Камень притягивается к земле не потому, что это предписано ему со стороны, а потому что ему самому этого хочется.

То, что камень всегда и везде притягивается к земле, не означает, что он несвободен. Это означает только, что его желание — не мимолётный каприз, а твердая, упорная воля.

Свобода детерминирует себя самое. Закрепляя себя в повторении, она обращает себя этим в закон. Закон — это постоянство свободы.

Законы природы — не извне наложенные на нас обязательства, а внутреннее выражение живой ее сущности.

Каждый из нас — живой отрезок природы. Каждый участник жизни носит внутри себя все ее законы, ежемгновенно заново пересматривая и заново утверждая их своею свободой.

Закон природы? Это я.

Все в мире имеет причину, только одно не имеет причины — сама причинность. Беспричинность причины есть ее свобода.

То, что мир избрал именно такую, а не какую-нибудь иную причинность, это случилось помимо всякой причинности.

Каждый из нас — сложнейшее сочетание сложнейших законов, и все-таки каждый из этих законов и все сочетание их насквозь свободно.

Свобода, свободно закрепляющая себя в одном или нескольких основных законах, усложняется и разветвляется на множество производных законов. Но от этого она не перестает быть свободой.

Свобода — та простая нить, из которой соткана сложнейшая мировая ткань. Различные способы переплетения нити с самой собою сообщают ткани ее разнообразие и богатство.

Моя «эмпирическая», будничная, ежемгновенная «свобода воли» и есть прямое обнаружение моей сверхмировой, вневременной метафизической свободы.