Р. В. Иванов-Разумник - О смысле жизни

Въ чемъ же эта «философія»? И какъ отвѣчаетъ она? поскольку можетъ ответить? на всѣ эти вопросы? Какъ примиряетъ она человѣка съ безсмыслицей существованія, съ «нелѣпымъ трагизмомъ», съ драмой?

Философія Толстого и Нитцше даетъ на эти вопросы, по мнѣнію Л. Шестова, одинъ общій отвѣтъ; отвѣтъ этотъ гласитъ: amor fati. «Моя формула человѣческаго величія заключается въ словахъ amor fati,? говоритъ Нитцше:? не желать измѣнять ни одного факта въ прошедшемъ, въ будущемъ, вѣчно; не только выносить необходимость (еще менѣе скрывать ее: всякій идеализмъ есть ложь предъ лицомъ необходимости), но любить ее»… И въ другомъ мѣстѣ: «amor fati: пусть это будетъ отнынѣ моей любовью. Я не хочу воевать съ безобразіемъ. Я не хочу обвинять, не хочу даже обвинять обвинителей. Не видѣть? въ этомъ пусть будетъ все мое отрицаніе»… И эти мысли, замѣчаетъ отъ себя Л. Шестовъ, даютъ полное выраженіе тѣмъ настроеніямъ Толстого, въ силу которыхъ онъ отвернулся отъ ляпинцевъ, ибо не могъ «воевать съ безобразіемъ», котораго нѣтъ возможности уничтожить; Толстой предпочелъ «не видѣть», предпочелъ молчаливо признать, что? говоря словами Нитцше? «не должно желать быть врачемъ у безнадежно больного». И поскольку Толстой фило-софъ, а не проповѣдникъ? онъ признаетъ, что именно amor fati, а не «добро» должно быть маякомъ нашей жизни.

Развѣ можетъ «добро» отвѣтить намъ на вопросъ о смерти человѣка, хотя бы того самаго Ивана Ильича, о которомъ намъ разсказалъ Толстой? «Какъ въ своей душѣ гр. Толстой объясняетъ эту ужасную трагедію ни въ чемъ неповиннаго человѣка? Его отвѣтъ? проповѣдь: любите ближняго и трудитесь. Но объ этомъ его не спрашиваютъ, объ этомъ онъ самъ себя не спрашиваетъ. Прочитавъ Ивана Ильича, мы вовсе не интересуемся узнать, какъ намъ спастись отъ его ужасной участи. Наоборотъ, вмѣстѣ съ Бѣлинскимъ мы требуемъ отчета о каждой жертве исторіи, условій и т. д. (о каждой жертвѣ случая? подразумѣваетъ между прочимъ подъ этимъ „и т. д.“ Л. Шестовъ), и не только не желаемъ лѣзть на верхнюю ступень развитія, но, наобороть, готовы броситься съ нея внизъ головой, если намъ не отвѣтятъ за Ивана Ильича»… (II, 134).

Но не одну только такую «проповѣдь» мы находимъ въ творчествѣ Толстого, а и глубокую «философію», исповѣдующую amor fati, любовь къ неизбѣжному. Проповѣдникъ-Толстой твердитъ намъ: «добро есть вѣчная высшая цѣль нашей жизни. Какъ бы мы ни понимали добро, жизнь наша есть не что иное, какъ стремленіе къ добру, т.-е. къ Богу» («Что такое искусство»); а философъ-Толстой отрицаетъ? вѣрнѣе: отрицалъ? такое «служеніе добру, какъ исключительную и сознательную цѣль жизни… Какъ въ „Войнѣ и мирѣ“, такъ и въ „Аннѣ Карениной“ гр. Толстой не только не вѣритъ въ возможность обмѣна жизни на добро, но считаетъ такой обмѣнъ неестест-веннымъ, фальшивымъ, притворнымъ…» (II, 7). Въ «Войнѣ и мирѣ» во имя «добра» отказалась отъ «жизни» Соня? и для Толстого она только «пустоцвѣтъ». Отсюда выводъ: «можно и должно стараться „быть хорошимъ“…, но это только поэзія существованія, а не жизнь. Здоровый инстинктъ долженъ подсказать истинный путь человѣку. Кто, соблазнившись ученіемъ о долгѣ и добродѣтели, проглядитъ жизнь, не отстоитъ во-время своихъ правъ? тотъ „пустоцвѣтъ“»… (II, 9). Прежде всего? жизнь, на пер-вомъ планѣ? жизнь. «И всякій, кто жилъ, какъ бы онъ ни жилъ, даже безнравственно, пошло, грубо, не вызывалъ негодованія гр. Толстого… Все живое живетъ по-своему и имѣетъ право на жизнь. Одни? лучше, другіе? хуже; одни? маленькіе, другіе? крупные люди; но клеймить, отлучать отъ Бога никого не нужно. Спорить нужно только съ Наполеонами, желающими отнять у насъ человѣческое достоинство, да съ Сонями, такъ неудачно втирающимися своими безрезультатными добродѣтелями въ богатую и полную жизнь» (II, 79). Такъ формулируетъ Л. Шестовъ основной выводъ «Войны и мира». Жизнь пріемлется во всей ея полнотѣ, право на жизнь признается за каждымъ.

Ну, а смерть, гибель, слезы? Въ отвѣтъ? amor fati. Князь Андрей умираетъ? съ неизбѣжностью надо примириться; мало того? ее надо любить. Князь Андрей умеръ? но жива Наташа, живъ Пьеръ: «я не виноватъ, что я живъ и хочу жить, и вы тоже»? это слова Пьера.

Смерть принимается какъ неизбѣжное. А безсмысленныя страданія, драма,??????? Отъ нихъ надо отойти, какъ Толстой отошелъ отъ ляпинцевъ, ибо не должно желать быть врачемъ безнадежно больного… Тяжела, мучительна, невыносима эта философія (впрочемъ, тысячи нитцшеанцевъ сдѣлали себѣ весьма портативную и легкую «аморальную философію» изъ этой философіи Нитцше); жить этой философіей? значитъ жить безнадежностью и страданіемъ. Любить необходимость! Это значитъ: любить жизнь и все живое, но любить и все безобразное, все нелѣпое, все ужасное; это значитъ: любитъ «зло» настолько же, насколько и «добро», стать «по ту сторону добраго и злого»…

У Ѳ. Сологуба есть одно небольшое стихотвореніе, какъ-разъ на тему о раздѣленіи «добра» и «зла»; поэтъ разсказываетъ намъ, какъ «въ первоначальномъ мерцаньи, раньше свѣтилъ и огня», боги воззвали его «думать-гадать» о міросозданіи:

Теперь Л. Шестовъ, вслѣдъ за Нитцше, исправляетъ ошибку опрометчиваго поэ-та и несправедливыхъ боговъ: становясь по ту сторону благого и злого, мы снова имѣемъ передъ собой нерасколотое, цѣльное мірозданье, мы снова находимъ отторгнувшихъ насъ боговъ, мы снова примиряемъ человѣка съ міромъ, не пытаясь «добромъ» оправдать или осмыслить «зло». Становясь по ту сторону добраго и злого, мы тѣмъ самымъ неизбѣжно приходимъ къ amor fati; мы не объясняемъ міръ, мы принимаемъ міръ. Все безсмысленное зло, всякая драма, всякій нелѣпый случай не могутъ быть нами осмыслены; мы не можемъ отвѣтить на вопросъ «зачѣмъ». Единственный выходъ? посмотрѣть жизни прямо въ глаза и принять ее, со всѣмъ ея добромъ и зломъ. «Въ жизни? пишеть Л. Шестовъ? есть зло; стало быть, его нельзя отрицать, проклинать; отрицаніе и проклятія безсильны. Самое страстное негодующее слово не можетъ и мухи убить. Нужно выбирать между ролью „нравственнаго“ обличителя, имѣющаго противъ себя весь міръ, всю жизнь, и любовью къ судьбѣ, къ необходимости, т.-е. къ жизни, какой она является на самомъ дѣлѣ, какой она была отъ вѣка, какой она будетъ всегда» (II, 189). Это и есть amor fati. Отвернуться отъ безобразія, отъ безнадежности, отъ ляпинцевъ, какъ Толстой? этого мало для Нитцше, ему нужно было большее: «онъ хотѣлъ, долженъ былъ любить всю эту отвратительную действительность, ибо она была въ немъ самомъ и спрятаться отъ нея не было куда. Amor fati? не выдуманъ имъ, какъ и вся его философія, къ которой онъ былъ приведенъ желѣзной силой этого fatum'a. И потому тотъ, кто вздумалъ бы опровергать Нитше, прежде долженъ былъ бы опровергнуть жизнь, изъ которой онъ почерпалъ свою философію» (II, 188).