Роман Светлов - Печальные времена. Дамаский Диадох как представитель афинской школы неоплатонизма

Оставив в стороне гипотезу о том, насколько Дамаский вписывался в чис­ло учеников Прокла, отметим, что он определенно учился философии вообще у Зенодота, а философии числа — у Марина, несмотря на будущее или имевшие место уже тогда противостояние [19] Старший товарищ Дамаския, Исидор, открыто полемизировал с Марином. Об од­ном из эпизодов этой полемики Дамаский упоминает: оказывается, однажды Марин сжег свой комментарий к «Фнлебу» после критики его Исидором Более всего Дамаский сблизился с Исидором Александрийским, который, подобно нашему автору, начинал с изучения риторики. Приблизительно в 495 году Марин умирает. Все, что можно сказать о его философских воззрениях — это сочетание широкой об­разованности (Марин писал комментарии к Евклиду) и комментаторского творчества (комментировал «Государство» Платона) с поклонением перед теургией — например, Прокла, который в своих философских сочинениях являет себя как вполне рационалистичный философ и как теолог-экзегет, Марин изображает носителем сверхъестественной теургической силы.

Вслед за Марином схолархом Академии становится Исидор. Последний, как говорит Дамаский в его жизнеописании, от риторики перешел к филосо­фии Аристотеля, и в этом мы должны видеть причину того, что в творчестве Дамаския более, чем у кого-либо из знаменитых неоплатоников, живших ра­нее ,отчетливо прослеживается влияние аристотелизма. Подробнее мы кос­немся этого ниже, пока лишь отметим, что в тексте трактата «О первых на­чалах» встречаются явные и скрытые цитаты из большинства известных нам работ Аристотеля. Если учесть, что во времена Плотина и первого поколе­ния неоплатоников вниманием пользовались лишь логика и этика Стагирита да физические трактаты типа «О небе» [20] К этому списку, конечно, следует добавить дошедшую до нас лишь в отрывках «эк­зотерическую» книгу Аристотеля «О философии», ставившую пропедевтические задачи. то следует констатировать, что к концу V столетия последователями Платона были освоены все тексты, не­когда открытые Андроником и Тираннионом [21] Сохранились, в частности, комментарии к «Метафизике» Сириана Александрий­ского. . Однако вслед за Исидором Дамаский производит революцию в плане использования идей Аристотеля; недаром Симпликий, виднейший его ученик, до сих пор известен именно как толкователь Стагирита.

Лишь после Аристотеля Исидор «преклонил колена» перед Платоном. Основатель Академии привлек старшего товарища Дамаския признанием ограниченности человеческих способностей познания и частыми, где ритори­ческими, а где искренними, обращениями за помощью к божеству. Как и Марин, Исидор почитал прежде всего теургию. Много внимания он уделял Ямвлиху, подробно писавшему о природе «боготворческого» искусства [22] Этому посвящен, например, трактат «О египетских мистериях», а также не дошед­шее до нас «Совершеннейшее халдейское богословие». (Ямвлиха будет хвалить и Дамаский, но в первую очередь отнюдь не за при­верженность к теургии). Видимо, в конце жизни Исидор признавал не столь­ко философский дискурс, сколько откровение, предпочитая харизму диалек­тической силе разума. Его теология строилась вокруг сократовского «знаю, что ничего не знаю», и, следует отметить, что неоплатоническая апофатика (как за столетия до нее скептическая критика философского догматизма) не­сла в себе такую возможность. Дамаский не откажется от нее, но, как ни уди­вительно, сумеет соединить ее со строжайшим метафизическим анализом.

В каком году умер Исидор, а наш автор стал главой Академии, неизве­стно. После Плутарха Афинского здесь примерно столетие сохранялось об­щее неоплатоническое направление мысли, резко отличавшееся от академи­ческого скептицизма и эклектики предыдущих веков. Обычно считается, что оформление концепций афинской школы неоплатонизма произошло при Прокле. Однако подобная, долгое время господствовавшая точка зрения требует пересмотра. Прокл преклонялся перед Сирианом из Александрии, преемником Плутарха. Это преклонение не менее ярко выражено у Дама­ския: Сириану он приписывает авторство большинства концепций, считаю­щихся характерными именно для афинской школы (и обычно связываемых с именем Прокла). Эпитет «великий» по отношению к Сириану постоянно встречается у Прокла, Марина и Дамаския. О том, что это — отнюдь не обычная дань уважения, свидетельствует отсутствие подобного эпитета пе­ред именами Порфирия, Плотина и многих других философов. Восприняв скорее Ямвлихову, чем Плотино-Порфириеву традицию в неоплатонизме, Сириан анализирует возможность нашего сказывания о сверхбытийном единстве и делает исходный неоплатонический трансцендентизм еще более фундаментальным, отнеся к сверхумопостигаемому также число, «все объе­диненное», а скорее всего и сущность вкупе с наличным бытием (как тако­выми, не в их эмпирической данности). Именно в таком духе он, очевидно, истолковывал сочинения Платона; причем наиболее важными должны были бы являться комментарии к «Пармениду», «Тимею» и «Филебу» [23] К сожалению, комментарии Сириана к диалогам Платона до нас не дошли

Следующим моментом, в связи с которым авторитет Сириана повлиял на дальнейшее развитие неоплатонизма, стала экзегеза оракулов. Еще Порфирий с пиететом относился к Орфею и к «Халдейским оракулам», а Ямвлих посвятил последним целое сочинение. Плутарх Афинский составил на ора­кулы семьдесят «четверословий». Но только Сириан ассимилировал их, по­зволив текстам орфиков и халдеев войти именно в теоретический базис афинского философствования. Марин пишет, что по выбору Прокла Сириан комментировал для него «Халдейские оракулы» и это стало побудительным толчком для собственной экзегезы Прокла [24] Продолжалось это, правда, недолго, ибо вскоре после начала работы над коммен­тарием Сириан умер (Марин, 26). .

Прокл был самостоятельным мыслителем, но, как показывают его собст­венные ссылки, а также многие замечания Дамаския, общую концептуаль­ную канву он все-таки заимствовал от Сириана (и Ямвлиха). После Про­кла, к теоретическим построениям которого мы еще будем возвращаться и в данной статье, и в комментариях к тексту Дамаския, наступил период «энту­зиастического» неоплатонизма Марина и Исидора. Трудно сказать, было ли это реакцией на энциклопедизм Прокла, своими трактатами и комментария­ми охватившего, казалось бы, все возможные сферы приложения философ­ского «рацио», или вызывалось влиянием внешних обстоятельств: упадком общей образованности, ограничением круга языческих интеллигентов — ведь Марин упоминает о вынужденном годичном отъезде Прокла из Афин, намекая на противостояние восторжествовавшей идеологии и «сильным ми­ра сего» («буйные ветры сшибались над благозаконною его жизнью» [25] Марин, 15. ). Так или иначе, Дамаский восстанавливает теоретическое философствование, что подтверждается и его текстами, и творчеством виднейших его учеников Симпликия и Присциана.