Василий Маковецкий - Природа - мера всех вещей

В современном мире нет философских идей, которые бы внушали оптимизм в отношении будущего.

В «Литературной Газете» несколько лет назад были приведены рекомендуемые варианты будущего А. Солженицыным, А. Зиновьевым, и А. Сахаровым.

Александр Солженицын говорил, что нужно обратиться к традиционным верованиям наших предков, исконной русской морали. Но и традиции не всегда бывают хороши. А к тому же, возвращение нашей страны к традициям заставит оградиться частоколом от всего остального мира. А отгораживаться никак нельзя, так как экологические проблемы решать можно только сообща.

Александр Зиновьев, бывший работник партархива, призывал к сохранению социалистического строя, разумеется, с поправками. Но то, что он предлагал, так сильно напоминало нам пережитое, что, конечно, мир не принял бы этого варианта будущего, того социализма, который пугал мир семьдесят четыре года.

Андрей Сахаров говорил о том, что не нужно нам ничего изобретать. В мире есть преуспевающие страны Америка, Англия, Германия…, нужно войти с ними в контакт и по их примеру строить жизнь.

Но мы видим, и всегда это было, что капитализм не в силах преодолеть свои вечные пороки. В этих «примерных» странах обнаруживаются такие неискоренимые противоречия, которые еще раз убеждают в том, что ради прибыли капитализм пойдет на нарушение всех законов Природы – катастрофа в Мексиканском заливе тому пример.

В этих предложениях не содержится оптимизма. Но разве и вправду нет входа из сложившегося тупика? А ту помощь, которую нам предложила Природа, и в частности эта концепция всех примиряющая и объединяющая?

В нашей концепции еще много (на взгляд оппонентов), еще много неясного, недоработанного. Да, конечно. Работа здесь предстоит большая. Но разве в мире существуют альтернативы? Какие? Религиозные?

Давайте присмотримся к предлагаемой концепции. Что тут неясного, непонятного, непреодолимого…? Читайте.

Пятнадцать лет назад, перечитывая роман И.В. Гёте «Учение Вильгельма Мейстера», я натолкнулся на удивительную фразу: «О, сколь излишне строгости морали, раз сама Природа любовно воспитывает нас такими, как нам надлежит быть».

Она меня взбудоражила. Как это, Природа, не имеющая сознания и морали, воспитывает нас такими, какими нам надлежит быть?

И я начал с утроенным вниманием присматриваться к Природе, ко всем её явлениям, ища доказательства правоты Гёте, или опровержения его. Признаюсь, я страшно боялся, что не сумею найти подтверждения его правоты, что антагонизмы и противоречия жизни заглушат эти красивые слова. Ведь он поэт, а мало ли что взбредет в голову поэту.

Но он оказался прав, безоговорочно и глубоко прав!

Природа действительно всеми своими сцеплениями, красотой, а главное своим постоянным развитием от простого к сложному, к гармонии и совершенству воспитывает в нас чистоту, порядочность и чувство собственного достоинства.

Приведу этому несколько примеров.

Однажды зимой в Керчи я вышел из дома на берег заливчика и увидел семью лебедей, плававших в полынье, - белых-белых родителей и их птенца, такого же крупного, но еще не успевшего вылинять, с коричневыми перьями на груди и крыльях.

Они обитали в полынье, которая, несмотря на небольшие морозы, всё еще не покрывалась льдом и парила, потому, что со стороны берега к ней подходили тёплые ключи. Но в тот день ударил сильный мороз. И я хотел посмотреть, остались ли там ещё лебеди. Да, остались. Но мороз уже сковывал эту полынью. Открытой воды в центре оставалось всё меньше. А они ведь берут корм со дна, своими шеями, переворачиваясь гузном кверху. И я увидел, как старый лебедь, маша крыльями, с разгона налетал на кромку льда - рушил её. А сам… сам отплывал в сторону и начинал чистить перья, давая возможность подруге и молодому лебедю искать корм на освобождённом им месте. У-у, я почувствовал слёзы на глазах от такого наказа Природы. Ну разве это у самца ни истинная красота поведения!? Глава семьи заботился о жизни своей семьи.

Разве это не пример для людей?! Кто у кого научился, - птицы у людей или люди взяли такой порядок у Природы?

Или вот ещё случай. Мой отец был лесником на Житомирщине. В его хозяйстве жило две семьи бобров на одной речке выше и ниже по течению. Случалось, летом они ссорились, даже дрались из-за осиновых деревьев и ольховых кустов. Так они и зимовали. Но ранней весной, в половодье снесло плотину нижней семьи, и снесло их заготовки кормов спрятанные в воде. Они остались в полном разорении. Их жизнь была под угрозой. И тогда верхние бобры приняли их в свои норы и поделились с ними кормами, хотя и у них было не в избытке корма.

Разве это не пример для людей, как нужно выручать друг друга в сложных обстоятельствах?

И ещё: У нас в Керчи, в районе Эльтигена есть одна знаменитая сопка, где держали оборону наши бойцы в дни знаменитого эльтигенского десанта. Под этой сопкой через сколько-то лет вырыла нору и поселилась лиса. И знакомые охотники мне, тоже охотнику, об этом говорили. И как-то мне пришлось возвращаться порожняком, и я завернул к этой сопке. Присел в старом окопе и стал вглядываться в лисью нору. Но вдруг увидел не лису, - утку-пеганку. Немного потоптавшись, она взмыла в небо, а из другой норы - рядом показалась лиса! Я уже раньше слышал об этом странном сожительстве, но не понимал и не верил, а теперь увидел собственными глазами.

На следующий день я пошел в центральную библиотеку и взял знаменитое сочинение Брема «Жизнь Животных».

Оказывается, он тоже отмечал такое сожительство лисы и пеганки. Объясняет тем, что, вероятно, лисе внушает почтение необыкновенная храбрость этой птицы.

Очень любопытное объяснение. Возможно, так. Видимо утка вселяется в нору, когда хозяйки дома нет, а потом не позволяет себя прогнать… Какой же умница этот Альфред Брем! Во всех своих характеристиках и описаниях животных он никогда не упускает случая сказать об их сообразительности и «моральных качествах»; он как бы указывает на истоки, из которых развился человеческий ум-разум.

На другой год весною я приобрёл фотоаппарат и решил начать его освоение с уникального снимка: подкараулить и запечатлеть в одном кадре лису и утку-пеганку. Лето лишь начиналось. Степь цвела и благоухала в буйной зелени, в зарослях желтого, розового горошка, молодой серебристой полыни. Был там у меня на пригорке облюбован заросший окопчик., с которого я нацеливался на логово под холмом, и только я залёг и начал наводить, как в телеобъективе возникла лиса, метрах десяти от норы. Вела она себя как-то странно. То приподымалась над травами, остроухая. с белой манишкой на груди, и неотрывно, напряженно смотрела в сторону Чурбашского озера, куда покато опускалась степь, - то припадала к земле и словно бы порывалась бежать. Ветер был с моря, меня она не чуяла. Кого же она высматривает? Не за утками ли «своими» следит?