Ольга Волкогонова - Константин Леонтьев

Прозвище «фанариот» Леонтьева не обидело: вот если бы его назвали «либералом» — он бы вскипел! (Ведь либералом может оставаться или «очень неспособный и слишком простодушный человек», или подлец, желающий получить выгоду от таких взглядов, — считал Константин Николаевич.) Леонтьев попытался объяснить свой «эллинско-турецкий коллаборационизм» (в чем его обвиняли). Он искренне считал, что влияние турок благотворнее либерального влияния Европы, как не менее искренне и горячо принимал сторону греков в их споре с болгарами… «Избави нас Боже от Христианства Чомаковых и Каравеловых!» — писал он, используя фамилии болгарских лидеров как общее обозначение попыток болгар решить частные племенные проблемы путем забвения церковных заповедей. Леонтьев показывал, что российское общественное мнение трагично заблуждается в оценке происходящего: «…национально-либеральное начало обмануло всех. <���…> Болгарское национальное движение противу Патриарха и канонов для России опаснее и вреднее всего остального на свете ; это самый злокачественный припадок проклятой либерально-прогрессивной (т. е. космополитической) заразы!» [623] Леонтьев К. Н. Письма отшельника // Леонтьев К. Н. Полное собрание сочинений и писем: В 12 т. Т. 7. Кн. 1. С. 558.

Филлипов был от статьи в восторге (жене написал: «А молодец Леонтьев!»). Зато газета Суворина откликнулась на второе «письмо» еще более резкой критикой. Полемика не подогрела интереса читающей публики к «Востоку», напротив, помешала подписке: общественное мнение было на стороне болгар и критические отзывы о направлении новой газеты препятствовали расширению ее аудитории. Некоторые издания («Русская правда», «Сын отечества») даже отказывались печатать на своих страницах платные объявления о подписке на «Восток» по идейным соображениям! Казалось, дни газеты сочтены. Но газета просуществовала довольно долго — до 1886 года, несмотря на цензурные и иные трудности.

Тертий Иванович Филиппов, понимая ненадежность газетных заработков, начал хлопотать о месте для Леонтьева. В то время Филиппов получил повышение: он стал вторым человеком в Государственном контроле — ведомстве, следившем за исполнением государственного бюджета, а позже поднялся и выше — до государственного контролера (по сути, министра). Ходатайство такого «большого человека» обнадежило Леонтьева — речь шла о месте в Цензурном комитете с содержанием в три тысячи рублей годовых.

Хлопотал о месте для него и Губастов; константинопольский друг был назначен в Варшаву чиновником при генерал-губернаторе. К концу 1879 года окончательное решение о месте в Цензурном комитете так и не было принято, зато Леонтьев получил приглашение на работу в русскоязычную газету «Варшавский дневник» от ее редактора князя Николая Николаевича Голицына.

Условия были предложены заманчивые: построчная оплата плюс постоянное жалованье в четыре с лишним тысячи годовых. Леонтьев, для которого более стабильное место цензора было предпочтительнее, все же согласился стать сотрудником «Варшавского дневника», опасаясь в ожидании журавля в небе упустить синицу из рук.

Рождество Константин Николаевич встречал уже в Варшаве.

«Варшавский дневник» был официальной газетой Польского края (Царства Польского). Сначала газета выходила на двух языках — польском и русском, но с 1874 года польскую часть упразднили (правда, официальная часть газеты все же оставалась двуязычной). В первое время газета успешно выполняла свое назначение и расходилась в количестве двух тысяч экземпляров, но постепенно количество подписчиков уменьшилось до ста человек. В результате в декабре 1879 года «Варшавский дневник» был передан в ведение варшавского генерал-губернатора. Чиновник, назначаемый генерал-губернатором (тогда это был Губастов), осуществлял цензуру публикуемых материалов. Редактором «Варшавского дневника» был назначен князь Николай Николаевич Голицын — человек, по словам Леонтьева, «благородный, даровитый, убежденный, твердый». Князь, историк и юрист по образованию, до этого некоторое время исполнял обязанности подольского вице-губернатора, служил в Собственной Его Императорского Величества канцелярии по делам Царства Польского, писал книги и статьи, но газетного опыта не имел.

Приезд Леонтьева казался Голицыну спасением всего дела. Он был уверен, что публицист такого уровня возродит издание. Не случайно в январе 1880 года, сразу после приезда Константина Николаевича, в газете появилась небольшая заметка: «Редакция „Варшавского дневника“ приобрела дорогого сотрудника в лице К. Н. Леонтьева, автора столь известных читающей публике статей о Востоке и церковной жизни». Леонтьев, хоть и поехал в Варшаву только из-за острого безденежья, тоже воодушевился тем, что «Варшавский дневник» может занять достойное место среди периодических изданий Российской империи с читателями и подписчиками далеко за пределами Польши.

Константин Николаевич, приехавший в Варшаву вместе со слугой Николаем [624] Губастов писал в воспоминаниях, что с Леонтьевым приехала и Варя, но, видимо, ошибся: Мария Владимировна вспоминала, что Варю Константин Николаевич перед отъездом устроил в Калуге у одной дамы, «у которой она не была вполне за прислугу, а подучивалась шить и немного грамоте». Кроме того, сам Леонтьев в «Хронологии моей жизни» напротив 1879 года написал: «Варя в Калуге ». , снял скромную квартиру и довольно быстро устроился на новом месте. Губастов вспоминал, что его друг, «обласканный князем и княгинею Голицыными, почуяв возможность говорить все, что хочется, принялся излагать свои воззрения на страницах „Дневника“» [625] Губастов К. А. Из личных воспоминаний о К. Н. Леонтьеве // Памяти Константина Николаевича Леонтьева. СПб., 1911. С. 221. . Действительно, в том же январском номере, где редакция приветствовала нового сотрудника, была напечатана и статья Леонтьева «Болгарские дела и „Русские ведомости“», а через день появилась первая передовица, написанная Константином Николаевичем.

В ней Леонтьев в сжатом виде изложил те мысли, которые давно оформились в его мировоззрение. Не случайно темой стал столь ненавистный ему либерализм, названный им «разрушающим злом». И следующие передовицы эту линию продолжили. Во-первых, убеждал читателей Леонтьев, либерализм безнационален и космополитичен по определению. Можно сказать «русский консерватизм», но «русский либерализм» будет уже оксюмороном, эдаким «горячим льдом». «Всё созидающее, всё охраняющее то, что создано историей народа, имеет характер более или менее обособляющий, отличительный, противополагающий одну нацию другим… Всё либеральное — бесцветно, общеразрушительно, бессодержательно в том смысле, что оно одинаково возможно везде» [626] Леонтьев К. Н. Передовые статьи «Варшавского дневника». Варшава, 9 января // Леонтьев К. Н. Полное собрание сочинений и писем: В 12 т. Т. 7. Кн. 2. С. 7. , — писал он. Для него, сторонника плюрализма культур, общей правды для всех («свобода, равенство, братство!») не бывает, у каждой культуры — правда своя.