Сергей Шилов - О Русском экономическом языке

"Меня в очень малой степени интересует то, что существует "в реальности" и что описывается вполне - казалось бы - понятными терминами, такими как государство и общество, народ и власть, политика и общественное мнение. Но меня очень интересует то, что есть "на самом деле". Я считаю, что "на самом деле" можно и нужно описать не менее внятно, чем описана "реальность", но для этого необходимы совсем другие понятия, чем те, что используются для описания "реальности"", - указывает Кордонский. Вот это и напрасно. Живое тело европейской рациональности состоит в субстанции умозрения, выдающимся и непревзойденным образом дано человечеству Платоном. С.С. Аверинцев, характеризуя византийско-греческое преемство России, указывал в качестве определяющей онтологической черты "русскости" "визуализацию". Культура визуализации есть выдающееся достояние Русского языка, которое позволяет отличать в увиденном истинное от кажущегося, действительное от профанного, различать истинные "государство, общество, народ, политику и общественное мнение" от их миражей. Без Платона не было бы Аристотеля. Без Видения не было бы Вслушивания в истинное. И слух Кордонского вовсе не музыкальный, будучи не предварен истинным Видением. Всем этим экспертам "Медведь" на Ухо наступил. Вслушивающаяся стратегия, раскрывающая то, что "на самом деле" в виде определенного сценарием этой стратегии показа фактичности, снабженного "достоверной" ГОВОРЯЩЕЙ информацией, статистической, социологической, - это "слабое мышление", неконкурентноспособное и управляемое в современных информационно-технологических реалиях. Потому Кордонский сразу же выпадает из сферы мышления, перестает абстрагировать и занимается уже другим делом, обживает "межеумочное пространство" безвременья, застрявшее между "в реальности" и "на деле", иррациональное пространство зависания, которого быть не должно было бы при нормальной работе программы рациональности.

Для ориентации в этом иррациональном пространстве Кордонский вводит такое наукообразие, как "распределенный образ жизни как субститут общества".

Он пишет: "Я считаю, что "на самом деле" существуют распределенный образ жизни и административный рынок, отношения между которыми можно уподобить отношениям между государством и обществом "в реальности"".

При переводе вылазит искомая методологическая ошибка:

С точки зрения теории Мышления принципиально одно: То, что Видно, и То, что Слышно, есть одно и то же, истинное. Аристотель даже определял Вид, как первую сущность, обретаемую человеком, стремящимся к знанию; Речь (Слышимое), как вторую сущность, обретаемую человеком, стремящимся к знанию. Как известно, с тезиса о том "что все люди от природы стремятся к знанию" начинается метафизика Аристотеля, начинается тип европейской рациональности. Понятие единой "сущности" - сквозное понятие для первой и второй сущности, для Вида и Речи. То есть, Вид и Речь коррелируются, корреспондируются трансцендентным основанием, истиной. Методологическая ересь Кордонского-Авена-Павловского - явление, постоянно сопровождающее историю европейского мышления после Аристотеля, имеющее своей структурой позицию совпадения Вида и Речи не в истине, не в бытии, но в ничто. На этом отрицательном тождестве построена, в частности, Наука Логики Гегеля, которая начинается с тождества бытия и ничто и раскрывает бесконечное пространство спекулятивного конструирования и легитимизирует отождествление Я с абсолютным духом, который диктует Вид и Речь из ничто. Позиция "Ничто" конструирует симулятивные "Вид" ("в реальности") и "Речь" ("на деле"), формальное противоречие которых (ведь любое содержательное их противоречие зримо и внятно(слышимо) ведет к единству) оказывается единственной реальностью, существующей "на самом деле" в мире этой позиции "Ничто". Потому, когда Кордонский вводит представление о "распределенном образе жизни", то, поразмыслив над тем, каковая же функция "распределяет" этот самый "образ жизни", понимаешь, что это то самое "ничто, которое само себя ничтожит" (Хайдеггер). Описание это образа жизни у Кордонского достаточно подробное, но страты его последовательно прописываются в духе "жалкой жизни бедных советских, бездумных людей". "В России сейчас более 50 миллионов домохозяйств и почти 40 миллионов дачных и приусадебных участков, на которых люди выращивают картошку, овощи, откармливают коров, коз и свиней, держат птицу. Это означает, что практически все население ведет личное подсобное хозяйство, обустраивая свой быт и обеспечивая себя продуктами на зиму....Жизнь большинства семей России распределена между городской квартирой, дачей, погребом, сараем и гаражом...Даже если русская семья достаточно обеспечена, чтобы не вести личного подсобного хозяйства, она все равно имеет дачу с баней и пристройками, в обустройство которой вкладываются существенная часть семейных ресурсов и на которой старшее и младшее поколения проводят практически все свободное время. Старшее поколение многопоколенческой семьи все теплое время года работает на даче..." и т.д., и т.д. Поневоле, вспомнишь, хасбулатовскую "мудрость", обращенную к молодым реформаторам о том, что "народцу этому всего-то нужно, что хлебушка с маслицем". Начнем с того, что все вышеописанное народ сможет достичь и удержать и без Кордонского, и без Кремля, а задача Кремля и Кордонского состоит не в том, чтобы удерживаться на загривке это занятого своими делами народа, и давать "мудрые хасбулатовские советы" власти, а в том, чтобы исполнять делегированную власти функцию развития достойной народа жизни и условий его самореализации, осуществления народного суверенитета.

Иррационализм межеумочного пространства распознается только образованным сознанием. Оно сразу чует в нем какую-то доморощенность и лысенковщину, какое-то решительное отстранение от мышления, его теорий, его реальных проблем и вызовов. Для непросвещенного сознания все, казалось бы, правильно, - представитель социальной науки вещает об обыденных формах жизни на языке самих этих форм, каталогизирует эти формы. Все очень научно. На самом же деле, это равнозначно тому, как, если бы физик, изучая какое-либо явление полевого или квантово-механического характера, наблюдая это явление безо всякого физического инструментария, описывал бы его в терминах пейзажной литературы "засеребрилось, вспыхнуло, померкло, прочертилась яркая линия длиной в два локтя" и тому подобное. Примерно этим и занимается Кордонский, когда он принимает язык и понятийный ряд обывателя, свойственный и власти, за язык науки и осуществляет в этом языке то наукообразие (соответствуя представлениям обывателя о том, как ведет себя наука), которое Хайдеггер называл не иначе, как "системной болтовней".