Зигмунд Фрейд - Болезнь культуры (сборник)

Возможно, это не очень важно, но нелишне будет напомнить толкование некоторых слов, таких как супер-эго, совесть, чувство вины, раскаяние, – слов, которые мы употребляем слишком вольно и часто путаем их друг с другом. Все они обозначают одно и то же, но описывают разные его стороны. Супер-эго – это открытая нами инстанция, функциональная совесть, назначение которой, как мы считаем, – осуществлять контроль, оценку и цензуру действий и намерений эго. Чувство вины, броня супер-эго, – это воплощенная непреклонность и строгость совести; чувство вины присуще эго с тем, чтобы контролировать его таким образом, чтобы происходила оценка напряжения, существующего между его устремлениями и требованиями супер-эго, его страха перед этой критикующей инстанцией, лежащего в основе всего этого отношения. Чувство вины – это внешнее выражение влечения эго, которое под влиянием садистского супер-эго берет на себя мазохистскую, подчиненную роль, усиливающую эротическую связь с супер-эго, когда часть существующих в эго влечений направляется на внутреннее саморазрушение. О совести можно говорить не раньше чем появляется инстанция супер-эго. Что же касается сознания вины, то оно возникает до появления супер-эго и становления совести. Следовательно, это непосредственное выражение страха перед внешним авторитетом, напряжение между ним и эго как следствие конфликта между потребностью в его любви и стремлением к удовлетворению инстинктивных влечений, подавление которого порождает склонность к агрессии. Такое наложение сознания вины и чувства вины, – из страха перед внешним и перед внутренним авторитетом, – затрудняет анализ и оценку отношений, в которые вовлечена совесть. Раскаяние – это общее обозначение реакции эго в случае возникновения чувства вины, по содержанию оно мало чем отличается от стоящего за ним страха; раскаяние само по себе является наказанием и может входить в состав потребности в наказании. Раскаяние тоже возникает раньше становления совести.

Нам, я думаю, нисколько не повредило то, что мы еще раз взглянули на противоречия, которые отвлекли нас в сторону от предмета нашего исследования. Чувство вины, как правило, является следствием подавленной агрессии, но нередко (а при своем зарождении – в момент убийства отца) оно возникает в результате выплеска агрессии. Мы, правда, нашли выход и из этого затруднения. Становление внутреннего авторитета, инстанции супер-эго, радикально изменило их соотношение. Прежде чувство вины шло рука об руку с раскаянием; при этом мы считаем нужным оставить термин «раскаяние» для обозначения реакции на действительно совершенную агрессию. Позднее, после появления всеведущего супер-эго, различие между задуманной и совершенной агрессией потеряло свою значимость. Отныне чувство вины могло возникнуть как вследствие совершенной агрессии, – как это известно всем, – так и вследствие агрессии задуманной, но не исполненной, как это известно психоаналитикам. С изменением психологической ситуации амбивалентный конфликт двух первоначальных влечений сохранил свое прежнее влияние. Сам собой напрашивается вывод о том, что решение проблемы изменения отношений между чувством вины и сознанием следует искать именно здесь. Чувство вины, возникшее вследствие раскаяния в совершенном преступлении, всегда является осознанным; напротив, чувство вины, возникшее под влиянием злых побуждений, может остаться неосознанным. Но все не так просто, ибо клиническая картина невроза навязчивых состояний энергично протестует против такого представления. Второе противоречие заключается в том, что агрессивная энергия, которая, как полагают одни, заряжает супер-эго, после ее осознания является всего лишь продолжением карающей энергии внешнего авторитета и сохраняется лишь в психической жизни; в то время как приверженцы иной точки зрения считают, что это невостребованная внутренняя агрессия, направленная на подавление внешнего авторитета. Представляется, что первый подход больше годится для истории, а второй для теории чувства вины. Углубленное рассмотрение проблемы почти полностью стирает это кажущееся непримиримым противоречие. В итоге у нас остается лишь сущностное и общее для обоих воззрений: и в том и в другом случае речь идет о смещенной агрессии, направленной на себя. Клинические наблюдения снова и снова позволяют говорить о необходимости различения двух источников приписываемой супер-эго агрессивности, из которых в каждом конкретном случае преобладает какой-то один из них, хотя, вообще говоря, они всегда действуют совместно.

Здесь, как мне думается, было бы уместно всерьез рассмотреть взгляд, который я прежде рекомендовал лишь в роли временного допущения. В новейшей психоаналитической литературе возобладало воззрение, что всякий тип воздержания и отказ от удовлетворения инстинктивного влечения приводит или может приводить к усилению чувства вины [128]. Я уверен, что, рассматривая только и исключительно агрессивные влечения, мы добьемся большого теоретического упрощения, при этом найдется немного аргументов, противоречащих такому допущению. Как можно с помощью динамических и рациональных доводов объяснить, например, каким образом неудовлетворенные эротические влечения усиливают чувство вины? Это возможно сделать, только совершив обходной маневр, заявив, что помеха в удовлетворении эротического влечения вызывает усиление агрессии в отношении человека, препятствующего удовлетворению, и эта агрессия, в свою очередь, тоже должна быть подавлена. В этом случае, однако, именно агрессия преобразуется в чувство вины, то есть подавляется и смещается в супер-эго. Я убежден, что мы сможем проще и более наглядно представить многие процессы, если ограничим основы психоанализа выведением чувства вины только из агрессивных влечений. Анализ клинического материала не дает на этот вопрос однозначного ответа, потому что, согласно нашим допущениям, влечения обоих типов никогда не выступают в чистом виде, изолированно друг от друга. Тем не менее оценка крайних случаев указывает нам именно то направление, от которого я жду наилучших результатов. У меня возникает искушение немедленно извлечь пользу из более строгого понимания проблемы, для чего я обращусь к процессам вытеснения. Симптомы неврозов, как нам стало известно, являются замещающим удовлетворением неисполненных сексуальных желаний. В ходе психоаналитической работы мы не без удивления выяснили, что практически любой невроз содержит в себе долю неосознаваемого чувства вины. Эта вина, оборачиваясь наказанием, усиливает симптомы невроза. Сам собой напрашивается следующий вывод: если стремление к удовлетворению влечения подвергается вытеснению, то либидинозная часть вытесняется в симптом, а агрессивный компонент преобразуется в чувство вины. Даже если это утверждение верно лишь в первом приближении, оно заслуживает нашего внимания.