Жан Валь - Несчастное сознание в философии Гегеля

Размышляя одновременно и о своем собственном времени и о конце римской империи, Гегель видит их сущность в том, что они являются эпохами Несчастного сознания. [27] Философия религии. И если верно, что романтизм в тоже самое время является и возрождением религиозного чувства, то не будем ли мы вынуждены признать, что само это религиозное чувство и заставляет нас испытывать неизбежность несчастья? [28] Новый мир рождается в муках, говорит Новалис. И еще: несчастье — это призыв Бога. Святым можно стать только через несчастье. Он говорит о божественно Глубоком несчастье. Религиозная душа, такая, как душа Паскаля или душаГамана, — это разорванная душа. [29] См.: Rosenkranz. Р. 462 и W. Band XVIII. Р. 69. Роман тизм,христианство, эти две важнейшие, но не единственные формы несчастного сознания, являют ся,следовательно, неизбежными опосредствованиями, в результате которых возникает гегелевская философия, оказывающаяся и классическим роман тизмом,и рациональным христианством. В самом споем поражении, которое он нанесет некоторым, по — видимости, христианским и романтическим эле ментам,эти элементы, в каком‑то отношении преодолевающие самих себя, найдут свою победу и свой мир. [30] См.: Новалис. Несчастье благодаря самой этой связи становится счастьем. Чем больше человек чувствует себя грешником, тем больше он христианин. Безграничное единение с Богом — такова цель греха и любви. Новалис ищет «бесконечно возбуждающее страдание». Он прекрасно понимал, что именно в тот момент, когда чувство социальной дезогранизации является наиболее сильным, формируется чувство религиозное. Гельдерлин говорил о неизлечимой болезни века. Но он знал, что именно в старадании душа может ощущать свою свободу.

Необходимо будет показать, как это отрицание, это несчастье, которое характеризует переходный период и которое исходит из неравенства между новой культурой и некоторыми элементами ее содержания, приводит нас постепенно к представлению о чем‑то положительном. И действительно, определенная ситуация мыслится и переживается и как ограничение, и как неизбежность, когда она ужё осталась позади. [31] См.: Энциклопедия. 60.

В эти эпохи несчастья, о которых мы говорили, звучит голос. Это голос, сообщающий, по словам гимна Лютера, что «сам Бог мертв», но в таком понятии смерти Бога, если мы в свою очередь будем его анализировать, мы могли бы обнаружить идею, посредством которой утверждается, а затем разрушается ценность места и времени и ценность тела, и если мы разместимся перед лицом Бога в той мере, в какой он обнаруживает себя в этом времени и в этом пространстве, в той мере, в какой он лишает их реальности, тем самым принося их в жертву, мы окажемся перед лицом негативности, являющейся самой сущностью жизни Бога. [32] Философия религии.

Таким образом, романтизм содержит в себе христианство, которое содержит в себе идею смерти Бога, которая в конце концов содержит в себе эту божественную негативность, если только эта последним вообще могла быть когда‑либо содержанием.

Но если эта негативность является божественной, если Бог умирает, чтобы родиться вновь, если романтизм дает рождение гегелевской философии, но является ли тогда несчастное сознание самой Сущностью сознания счастливого? Болезнь века — кто болезнь столетий; наша эпоха, заполненная шумом по поводу смерти Бога, — это символ подлинной смерти Бога, смерти, которая является рождением.

На самом деле для Гегеля особым предметом размышлений должно было быть представление о Человечестве, украшающем древо креста всеми своими радостями и всеми своими страданиями таким образом, что на первый взгляд непонятно, означает ли зтот крест самое глубокое несчастье или самое высокое счастье, таким образом, что понять его значение можно лишь в том случае, если мы увидим, что последнее и означает первое. [33] См.: Феноменология.

Но так дело обстоит лишь в те две эпохи, которые исследует Гегель; рядом с идеей мертвого Бога следует поставить идею Бога, который мертв так же, как мертвы вещи, которые никогда не жили, идею вечно мертвого Бога, того Бога, который является объектом ужаса для евреев, разделенного Бога, от которого Просвещение напрасно пытается отделиться и которого оно полагает посредством тех же самых попыток от него отделиться — бога Мендельсона и Николаи, — но также — поскольку идеи Смерти Бога и мертвого Бога иногда совпадают друг с другом — бога Гамана, Якоби, Шеллинга. Сама идея религии содержит в себе две идеи, совершенно противоположные, но в определенные моменты стремящиеся соединиться. И действительно, для религии человек, в сущности, отделен от Бога, он, в сущности, несчастен, [34] См. фрагмент из Гельдерлина, опубликованный Виктором: Die Lytik Hölderlin’s. и в то же время он, в сущности, един с ним и, следовательно, счастлив.

Было бы неверно утверждать, что гегелевское описание этого несчастного сознания применимо к определенному периоду, или даже в ту или иную эпоху к определенной философии. Розенкранц с полным основанием пишет: «В несчастном сознании описывается меланхоличная и разбитая душа романтиков, которая в своем крайнем отдалении от разума, понимаемого как вера, затем как блаженство красоты, и, наконец, как выход за переделы религии откровения, возвращается к абсолютному знанию». Оказывается, что описание применимо также и к началу христианства, к Средним векам, к романтизму, и разве не говорит Гегель о позитивности религии уже в своем очерке, где он исследует те бесконечно разнообразные формы, в которые облачается христианская религия в различные времена? [35] То же самое касается и постоянного обновления состояния софистического разума в различные периоды истории в «Философии Духа». Идеи несчастного сознания, скептицизма, стоицизма — это, следовательно, не те идеи, которые однажды возникают в истории. Скептицизм появляется перед Сократом, затем во времена Пиррона, и мы видим, как он, смешиваясь с философией Спинозы, дает философию Канта. «Критическая философия — это несовершенная форма скептицизма», — говорил Гегель в своей диссертации 1801 года. Впрочем, как говорится в статье об «Отношении Скептицизма к истинной философии», всякая истинная философия имеет скептическую сторону, и Парменид является лишь более полным изложением того опыта, который переживает разум, рассматривающий каждое из понятий, заключенных в суждении, и понимающий, что они соединяются в тот же момент, когда противоречат друг дугу. Вообще говоря, Гегель отмечает, что он не рассматривает определенные формы разума на протяжении небольшого отрезка времени. См. замечание Дильтея, которое имеет тот же смысл. Но форме гегелевского разума свойственно сближать христианство и романтизм с теми моментами, которые они Продолжают и отрицают, то есть с иудаизмом и с рационализмом Просвещения.