Ольга Соина - Философия. Элементарный курс

2. Теоретический разум в качестве своего предмета имеет идеи , посредством которых он конструирует новую идеальную реальность в виде научной теории или философского учения. Цель последних – постижение мира в целом, отдельных его частей или трансцендентных истин. Теоретический разум представляет собой симбиотический сплав любознательности, эмоциональной впечатлительности, творческого воображения и продуктивного мышления. Теоретический разум имеет свою спецификацию в зависимости от того, какой объект он исследует. Если он изучает явления природы и технические устройства, то являет собой более развитую степень рассудка, где интеллектуальное напряжение составляет основной функциональный орган познания. Если он обращен к сфере социально-гуманитарной, то неизбежно будет опираться на душевный разум и вовлекать в свою орбиту нравственный и эстетический опыт. В данном случае функциональный орган будет приобретать комплексный характер, представляя собой синтез интеллектуального напряжения с моральноэстетическими оценками (деятельностью совести и эстетического вкуса). Если теоретический разум философствует, т. е. стремится понять, как устроен мир в целом, то здесь картина еще более усложняется. Религиозно углубленный теоретический разум с необходимостью будет привлекать дары веры. В данном случае функциональный орган теоретического разума будет представлять собой единство сердечного созерцания, актуализированного нравственно-эстетического опыта и, конечно, интеллектуального напряжения. Теоретический разум, не связанный с религиозной верой, действует, опираясь на рассудок или душевный разум. Он способен создавать теории позитивистского толка, атеистические учения, подобные некоторым версиям экзистенциализма и т. п.

Аналитика разума как сложносоставной способности познания подводит нас к исследованию того, на что он опирается, или, иначе говоря, во что верит разум.

Вера является также особой способностью познания, хотя ее ни в коем случае нельзя свести только к этому значению.

В гносеологическом плане вера выступает как достаточно сложный, т. е. многосоставный феномен. Во-первых, она предстает как способность человека доверяться. Познание, да и жизнь вообще, невозможны, если мы не будем доверяться показаниям наших органов чувств, или не будем доверяться нашим учителям и принимать на веру положения и истины, которые сами не открывали. Конечно, это доверие нельзя доводить до абсолюта, ибо тогда вообще становится проблематичным развитие познания. Вера этого рода должна сочетаться с некоторой долей скепсиса, желанием самому проверить какие-то «избитые» истины в науке, технике и т. д. Во-вторых, вера обнаруживает себя как убежденность в чем-то и выражается в определенном волевом настрое. Такая вера выступает мощным стимулом познания и является одной из предпосылок открытий в разных областях познания. Например, вера в реальное существование описанной Гомером Трои действительно позволила немецкому ученому Шлеману при археологических раскопках обнаружить этот город. Однако и в этом случае нельзя абсолютизировать веру, ибо история знает много примеров убежденности людей в ложных идеях. В-третьих, вера предстает как открытость к истине и закрытость ко лжи. В данном случае речь идет о религиозной вере , выражающей специфическую способность человека познавать высшие трансцендентные истины в живом религиозном опыте. Во всех развитых религиозных системах (христианстве, буддизме, исламе, иудаизме, даосизме, индуизме и т. д.) встречаются духовно одаренные люди. Даром духовного созерцания Бога и божественного в основном наделяются праведники и святые. В восточно-христианской традиции разработана теория и практика умного делания , благодаря которой духовному взору нравственно совершенного человека открываются высшие истины. Функциональным органом религиозной веры является сердце , а ключом, отворяющим его – молитва. Преподобный старец оптинский Варсонофий учил: «Молитва бывает устная, внешняя. Бывает внутренняя – умно-сердечная. Но есть еще высший род молитвы. Это – молитва духовная. Имеющие ее начинают познавать тайны природы, ее внутренний смысл и содержание. Они смотрят на все видимое с внутренней, духовной стороны. Они постоянно бывают охвачены высоким духовным восторгом, и глаза их часто источают слезы. Их восторг нам непонятен. Доступный нам восторг великих художников в области поэзии, музыки, живописи в сравнении с восторгом этих людей есть ничто, ибо он – душевен. <���…> Первый от Господа дар в молитве – внимание, т. е. когда ум держится в словах молитвы, не развлекаясь. Но при такой внимательной, неразвлекаемой молитве сердце еще молчит. В том-то и дело, что у нас чувства и мысли разъединены, нет в них согласия. Вторая молитва – когда ум и сердце соединены, согласно направлены к Богу Третий дар есть молитва духовная. Про эту молитву я ничего не могу сказать. Человек, имеющий духовную молитву, хотя и живет на земле, но умом и сердцем, всей душою своею он – в Боге. Достигшие такой молитвы смотрят на все очами духа, имеют ведение и видение… Молиться о даровании внимательной молитвы можно, но просить у Бога высоких молитвенных дарований погрешительно. Это надо всецело предоставить Богу» (Оптина Пустынь. Русская православная духовность. М., 1997. С. 213, 214–215). Первое, что необходимо отметить в высказываниях оптинского старца Варсонофия, это то, что молитва есть дар Божий, а не плод людского произвола. Молитвенный дар дается людям с покаянным сознанием. Без покаяния, без сердечного сокрушения человека о своем несовершенстве и греховности нет ни молитвы, ни Богообщения. Второе – это то, что молитва при неправильном к ней отношении может быть опасной для духовного здоровья верующего. В этом плане понятны слова Амвросия Оптинского: «Не бойся никакого греха, даже блуда, а бойся поста и молитвы» (Цит. По: Флоренский П.А. Культурно-историческое место и предпосылки христианского миропонимания // Соч. В 4 т. Т. 3 (2). М., 1999. С. 461). Молитва не терпит никакой гордыни, в том числе гордыни праведности и гордыни всезнайства. Вот почему, наконец, старец Варсонофий столь неопределенно говорит о даре духовной молитвы, которым он несомненно обладал, ибо, как и все знаменитые оптинские старцы, поражал всех своей проницательностью, всеведением и всевидением.

Откровение человеку Божественных истин и его духовное преображение – взаимообусловленный процесс. Только духовно преображаясь, нравственно совершенствуясь, человек может получить дар откровения. И наоборот, тот, кто пережил такого рода откровение, неизбежно духовно преображается. Об этом свидетельствуют жития всех святых. Однако постижение высших трансцендентных истин – дело чрезвычайно опасное. Не случайно в буддистских и даосских монастырях каждому ученику приставляется учитель-гуру. Аналогичная практика существовала и существует в православном старчестве. Прежде чем стать старцем, монах должен под духовным водительством старшего наставника пройти разного рода испытания, связанные с преодолением гордыни и обретением смирения. Всякий иной путь постижения трансцендентных истин чреват прельщением человека демоническими силами, который оборачивается физическими болезнями, духовным помрачением и преждевременной смертью. Даром откровения всегда наделялись немногие люди, однако их значение во все времена было очень велико. Почему, например, к оптинским старцам или к о. Иоанну Кронштадскому шли массы паломников? Да потому, что те щедро делились с ними своим даром всеведения и всевидения. Очень жаль, что к пророчествам великих русских святых остались глухи власть придержащие и уж тем более – их политические оппоненты из радикальных партий.