Макс Пикар - МИР ТИШИНЫ

Близость тишины подразумевает также близость прощения и близость любви, ибо тишина составляет естественную основу для прощения и любви. Наличие этого естественного основания крайне важно, ибо в таком случае прощение и любовь уже не нуждаются в дополнительном создании среды для своего появления.

"Нет никакой истины" - сказал один другому. Тот возразил: "Но сам-то ты считаешь истинным, что истины нет".

Сила логики, представленной в этом утверждении, указывает, как посредством изначально присущей языку логичности истина способна автоматически находить своё выражение в языке. Сама структура языка обеспечивает человека истиной: истина накладывает на него свой отпечаток до того, как он пускается на её поиски.

И это ещё одно свидетельство того, что человек не изобрёл язык сам, но получил его в дар от Существа, являющегося Истиной самим по себе.

Сама структура языка отражает провозглашённую в нём истину. Следовательно, всякая вещь стремится обрести в языке своё выражение, поскольку язык позволяет ей найти в нём собственное воплощение и тогда при содействии истины она возносится на более высокий уровень. Путь от тишины к языку - к истине в слове - идёт вниз под уклон и сила тяжести выталкивает истину по наклонной из языка в сторону активной жизни мира.

В логичности языка истина присутствует в качестве объективной реальности, и данная объективная реальность обращает человека к чему-то, что находится вне него - к объективному вообще. Говоря, человек встречается с определённостью объективно данной истины.

В силу объективности языка, в нём заложено больше, чем индивид (т.е. субъект) способен почерпнуть из него - гораздо больше, чем это нужно индивиду. В языке столько объективной реальности, что она будет длиться до конца человеческой истории и даже после её завершения.

В виду своей объективности язык часто выражает больше, чем говорящий намерен открыть, и, следовательно, часто из языка человек может узнать больше, чем сам задумал.

Язык возвышает человека, потому что он превосходит человека.

Человек так устроен, что не способен выразить в своих словах всей полноты истины. И потому он привносит в них скорбь, дабы наполнить ею незаполненные истиной пустоты. Скорбь может довести слово до тишины, в которой оно утопает в покое и забвении.

Только Христос был способен до краёв наполнить речь истиной. Вот отчего его слова не меланхоличны: пространство языка в Нём наполнено ничем иным, как истиной. Для меланхолии или скорби просто не остаётся места.

Истину окружает сияние, и это сияние - знак того, что истина склонна распространяться во всех направлениях.

Сияние, окружающее истину, есть красота. Таким образом истина способна проникать вдаль и вширь, сияние красоты подготавливает движение истины - оно занимает всё пространство до истины и ради истины. Истина уже присутствует повсюду, в partibus infedelium.

Красота также присутствует в тишине - и прежде всего в тишине. Не присутствуй красота в тишине, тишина, увлекаемая своей тяжестью, утонула бы в собственной тьме, ушла бы в бездну, утягивая за собой многое из того, что принадлежит великолепию земли. Красота же наделяет тишину лёгкостью и воздушностью, и таким образом она тоже приобщается к земному великолепию. Красота освобождает тишину от её тяжести, выводит её на свет земли и выводит её к человеку. Сияние красоты, покоящееся в тишине, есть предчувствие сияния, свойственного слову истины.

В Богочеловеке Слово, Истина и сияние Совершенной Красоты слиты воедино. Не одно не следует за другим или даже стоит рядом, но все они суть совершенное единство. И в этом единстве вся история находит себя в одном Лице: в начале человека, в его грехе и в его искуплении.

Речь и тишина взаимосвязаны. Не увидеть в речи тишину значит увидеть только шекспировских шутов и не увидеть основательности шекспировских героев, или видеть на средневековых картинах только мучения святых и не увидеть их преображения. Речь и тишина, герой и шут, мученичество и преображение - они едины.

Речь должна оставаться связанной с тишиной, из которой она и вышла. Возвращение к тишине естественно для человека, ибо человеческой природе свойственно возвращаться на то место, откуда она пришла.

Человеческая речь обусловлена не только истиной, но и благодатью: в благодати речь возвращается к своему изначальному источнику.

Важно, чтобы речь оставалась связанной с тишиной посредством благодати, ибо это означает, что благодать с самого начала присуща текстуре всякого слова, что во всякой языковой структуре имеется склонность к благодати. В слове, связанном с величайшей тишиной, присутствовала величайшая благодать.

Слова же, рождающиеся только из других слов, грубы и агрессивны. Они к тому же и одиноки, и большая часть нынешней мировой скорби вызвана как раз тем, что, отделив от тишины, человек вверг их в одиночество. Вина в таком отречении от тишины лежит на человеке, и скорбь мира свидетельствует о его виновности. Отныне не ореол тишины, но мрачный ореол скорби обрамляет язык.

Тишина остаётся в языке даже после того, как язык покинул её. Мир языка возвышается над миром тишины и превосходит его. Язык может пребывать в безопасности, лишь свободно обращаясь в словах и идеях, пока внизу простирается широкий мир тишины. На примере широты тишины язык учится достигать собственной широты. Тишина для языка значит то же, что растянутая внизу сеть значит для канатоходца.

Разум - тот бесконечный разум, что присутствует в языке - нуждается в бесконечности тишины под собой - для того, чтобы вознести над нею собственный купол. Разум может быть бесконечным и неизмеримым по собственной воле. Но тишина под ним позволяет ему свободно передвигаться в его собственной бесконечности.

Тишина служит естественным основанием для неизмеримой бесконечности разума. В любой ситуации Она - естественное основание разума: то, что непроизносимо на языке разума, соединяет разум с тишиной и даёт ему приют в мире тишины.

Язык должен пребывать в интимной связи с тишиной. Прозрачность, парение тишины делает и сам язык прозрачным и парящим. Он подобен светящемуся облаку над тишиной - светящемуся облаку над безмятежным озером тишины.

Тишина дарит языку естественный источник отдохновения, источник восстановления сил и очищения от порочности, которую язык сам и породил. В тишине язык переводит дыхание и наполняет свои лёгкие чистым и самобытным воздухом.

Даже оставаясь неизменным, язык, возникший из тишины, способен на самобытность и новизну. Поэтому истина, выражаемая всегда одними и теми же словами, не коснеет.