Иосиф Телушкин - Еврейская мудрость. Этические, духовные и исторические уроки по трудам великих мудрецов

Это было совершенно иррациональное решение.

После войны было принято еще одно иррациональное решение.

Охотники за золотом стали искать золотые кольца на полях Треблинки. Евреи Польши обратились к правительству с просьбой прекратить это. Треблинку обнесли забором, и никто не притронулся к золоту. Это было верхом иррациональности, но единственным моральным и исторически оправданным выходом.

Мы, видевшие, как наших отцов тащат в газовые камеры, слышавшие стук поездов смерти. Мы, чьих старых отцов бросали в реку, чьи старые матери были убиты в больнице. Мы, с которыми произошли все эти вещи, невообразимые в истории, – откажемся рискнуть жизнью и вступим в переговоры с убийцами наших родителей?

…Мы готовы на все, на все, чтобы с Израилем не случилось такого позора.

Антипатия Бегина к немцам (став премьером, он даже отказывался давать интервью немецким журналистам), кажется, вызвала у него временное помутнение разума при обсуждении проблемы репараций. Один раз он даже обратился к Бен-Гуриону так, словно тот тоже был нацистом: «Я знаю, что вы потащите меня в концентрационный лагерь. Сегодня вы арестовали сотни (участников антирепарационной демонстрации). Завтра вы можете арестовать тысячи. Это не важно, они пойдут на все, они пойдут в тюрьму. Мы пойдем туда с ними. Если это необходимо, мы пойдем с ними на смерть».

Казалось, паранойя охватила Бегина. В речи перед демонстрантами в тот же день он говорил о немцах так, как антисемиты обычно говорят о евреях:

«Нет ни одного немца, который бы не участвовал в убийстве наших отцов. Каждый немец – нацист. Каждый немец – убийца. Аденауэр (известный антифашист) – убийца… И все его помощники – убийцы». Бегин продолжал распалять и так возбужденную толпу. Он сообщил им, что газовые гранаты в руках у полицейских, охранявших демонстрацию, были также произведены в Германии, и «заряжены газом, которым отравляли ваших родителей».

Через несколько мгновений демонстранты стали швырять камни в окна Кнессета. Некоторые пытались взять здание штурмом. В результате демонстрации пострадало более двухсот ее участников и полицейских.

Кнессет на три месяца отстранил Бегина от работы, и Бен-Гурион объявил, что первая попытка свергнуть демократию в Израиле не увенчалась успехом.

Нельзя принимать выкуп от убийцы, даже если он предлагает все деньги этого мира и даже если кровные родственники жертвы не жаждут мести, ибо душа жертвы принадлежит не его родне, а Богу.

7 января 1952 года газета, принадлежавшая партии Бегина, поместила эту цитату на первую полосу.

Кровный родственник упоминается Маймонидом, так как в Торе говорится: «Кровомститель сам может умертвить убийцу» (Бемидбар 25:19).

В отличие от практики народов, окружавших древних израильтян, Тора запрещает вступать с убийцей в переговоры о выкупе. У вавилонян это было, наоборот, общепринято, как видно из письма царя хеттов Хаттишилиса своему вавилонскому коллеге:

«Когда у хеттов убивают кого-нибудь, то убийцу ловят и отдают брату жертвы. Его братья взимают за убийство денежную компенсацию. (После этого) они выполняют в городе, где произошло убийство, искупительный ритуал» (Дэвид Сперлинг, «Убийство в Танахе и в других ближневосточных источниках»).

Библейский отрывок, на который ссылается Маймонид, как раз направлен против такой практики: «И не берите выкупа за душу убийцы, грешника, которому надлежит умереть, которого следует умертвить» (Бемидбар 35:31).

Однако многие считают, что «выкуп» убийцы отличается от репараций, предложенных правительством, сменившим жестоких убийц – нацистов.

Тот, кто хочет вершить историю, обязан забыть историю.

Слова Ренана привел в своем письме к израильскому правительству посол Израиля в Бельгии Михаэль Амир. Амир считал отказ от переговоров по поводу репараций недальновидным и наивным решением: «Настаивать на бойкоте в отношении Германии – милое и глубоко нравственное донкихотство, то есть борьба с ветряными мельницами. Это выглядит прекрасно и достойно, но не принесет никакой пользы, только вред». Потом он цитирует Ренана и добавляет: «Я не хочу ничего забывать, но мы, в государстве Израиль, обязаны вести реалистичную политику» (цит. по Тому Сегеву, «Седьмой миллион» ).

В I960 году агенты Израиля в Аргентине захватили и привезли в Иерусалим Адольфа Эйхмана, главного руководителя «окончательного решения». Суд над ним, который освещали журналисты всего мира, стал поворотной точкой в истории Израиля. После разбирательства, длившегося четыре месяца, Эйхман был осужден и повешен 31 мая 1962 года.

Я стою перед вами, судьи Израиля, чтобы вести обвинение Адольфа Эйхмана, и я стою не один. Со мной – шесть миллионов обвинителей… Их кровь взывает к вам, но их голоса не слышны.

Как меч твой жен лишал детей, так мать твоя среди жен лишится сына.

Цитируя эти слова Шмуэля, обращенные к Агагу, царю амалекитян, президент Израиля Ицхак бен Цви отказал Эйхману в помиловании.

Израильское руководство получило множество прошений о помиловании Эйхмана. Во главе с философом Мартином Бубером, ведущие израильские интеллектуалы выступали против казни Эйхмана. Если бы они просто выступали против смертной казни (которая в Израиле применяется только к преступникам, участвовавшим в Холокосте), их аргументы получили бы большую поддержку. Но сам ужас всех преступлений Эйхмана заставлял этих интеллектуалов выступать против смертной казни этого человека. Их аргументы были так глубоки, что не нашли понимания у простых израильтян. Например, письмо Бубера, подписанное еще девятнадцатью интеллектуалами, в основном – преподавателями Еврейского университета, гласило: «Мы верим, что завершение суда над Эйхманом его повешением, может стереть образ Холокоста и уменьшить моральное и историческое значение этого трибунала».

С захватывающим дух оптимизмом философ Шмуэль Хьюго Бергман писал: «Я полностью уверен в том, что снисходительность, проявленная к этому человеку, может прервать цепь ненависти и, в конце концов, принесет спасение в этот мир. Я также уверен, что смертный приговор… будет очередной победой дьявола на земле».