Марк Аврелий Антонин - К себе самому

Представление Марка Аврелия о душе существенно отличается от того, что мы привыкли понимать под этим словом. Но самое интересное, что он в восприятии души и со стоиками имеет не много общего. Если стоики воспринимали душу как огненное мыслящее дыхание и не различали строго разум и душу (особенно ранние стоики, до Посидония), то у Марка Аврелия душа резко отделена от разума, и он во взгляде на структуру души даже с Посидонием имеет мало общего. Душа у него – пневма, которая движет в качестве жизненной силы члены человеческого тела, осуществляя моторную функцию и только. Унт в комментарии к ленинградскому изданию Марка Аврелия много пишет о том, как стоики воспринимали пневму, или дыхание, и как воспринимает ее Марк Аврелий, но ему следовало бы обратить внимание, что Марк Аврелий в два раза чаще, чем слово «дыхание», употребляет его пренебрежительно-уменьшительную форму pneumátion, «дыханьице», что лишний раз доказывает, что Марк Аврелий далеко отошел от телесного восприятия мира, свойственного ранним стоикам; да и ранним стоикам далеко не все представлялось таким уж телесным, как это пытаются изобразить люди, не совсем хорошо представляющие из-за своего материалистического восприятия мира, что такое стоицизм. К душевно-телесной стороне человеческого существа Марк Аврелий относится прямо-таки саркастически. Поэтому совершенно неправильно переводят на русский язык слова Эпиктета, которые цитирует дважды Марк Аврелий и которые звучат у Марка Аврелия так: « Душоночка ты, таскающая на себе труп, как говаривал Эпиктет». А все без исключения переводят: «Ты – душа, таскающая на себе труп», – отчего возникает неправильное представление, будто Марк Аврелий самым главным в человеке считает душу. В том-то все и дело, что душа у Марка Аврелия имеет не большую цену, чем тело. Душа в его восприятии – нечто такое, что дышит и посредством импульсов дергает человека, словно куклу, заставляя его к одному стремиться, а другого избегать, причем и в том и в другом случае неразумно, какой-то зверек, которого надо все время обуздывать с помощью руководящего начала, чтобы этот бессмысленный зверек, душа, не омрачал божественного покоя и божественной чистоты внутреннего демона, который во всех людях один. Поэтому Марк Аврелий, приводя слова Эпиктета, говорит уменьшительно и пренебрежительно, хотя, может быть, и ласкательно: psychárion, душоночка, – как мы говорим «котеночек», «цыпленочек» (словом «душонка» переводить нельзя, так как в русском языке это понятие означает низкую и подлую душу, и столь же неудачен перевод «душечка»). В отличие от большинства стоиков, у Марка Аврелия душа не является огненным мыслящим дыханием, а имеет только животную природу, и он все время подчеркивает эту неприглядную животную сторону души, что для нас, привыкших считать благодаря христианству, что душа – это все, выглядит несколько странно. Впрочем, со стоиками Марк Аврелий совпадает по этому вопросу в том отношении, что стоики считали, что душа впервые возникает у животных, а в мире растений ее еще нет. Ни в какое личное бессмертие души Марк Аврелий, разумеется, не верит и считает, что после смерти душа рассеется в той стихии, из которой она возникла, а индивидуальный разум возвратится в общемировой, оплодотворяющий вещи, и тоже утратит свою особенность – несколько огорчительная идея для тех, которые хотят сохранить свою драгоценную индивидуальность на том свете после смерти. Но Марк Аврелий мыслит честно и не обольщается. К тому же это растворение собственной индивидуальности в порождающем мировом разуме и ее слияние с ним он считает благом. Основными характеристиками души у него, как, впрочем, и у большинства стоиков, являются импульсы, устремления, порывы (hormaí), и Марк Аврелий все время призывает себя сдерживать эти порывы души, которые являются свойством животной, а не разумной человеческой природы. В 11,37 он говорит, что эти порывы души должны быть, во-первых, не безусловными, а возникать с некоторой оговоркой и ограничением, и, во-вторых, они должны быть направлены на общие интересы, а не на интересы своего животного «я»; наконец, в-третьих, они должны соответствовать истинной ценности объекта, на который они устремлены. И в этой связи основными характеристиками души являются также уклонение от чего-либо (écclisis) или, напротив, тяга к чему-либо, желание достичь именно этого, а не чего-нибудь другого (órexis). Эти устремления и импульсы, уклонение от чего-либо или тяга к чему-либо, вызывают, по Марку Аврелию, видоизменения души, которые он называет tropaí и которые он призывает себя тщательно контролировать, так как они неразумны и опасны.

Основными характеристиками тела являются ощущения (aisthēseis) и страдательные состояния материи тела, которые греки называли páthē, что не совсем верно переводят обычно как «страсти». В представлении Марка Аврелия и стоиков эти страдательные состояния вызывают вместе с импульсами и страстной тягой к чему-либо неправильные видоизменения души, и поэтому их также надо преодолевать с помощью руководящего начала, находящегося выше их, в голове. Páthē, или страдательные состояния материи тела, ведущие к неправильным видоизменениям души, – это гнев, печаль, вожделение и страх. Остальные страдательные состояния с точки зрения стоиков были менее опасными. Ощущения же, свойственные телу (aisthēseis), призваны отображать мир посредством чувственных оттисков. В 6,28 Марк Аврелий определяет смерть как прекращение отпечатывания мира ощущениями, прекращение судорожного подергивания импульсов, прекращение служения плоти. Если Марк Аврелий такого нелестного мнения о душе, то о теле и говорить нечего. Оно для него мешок кровавой грязи и смрада (8,38). Презрение к телу выражается у него гораздо резче, чем в ортодоксальном стоицизме. Странно то, что Марк Аврелий, в отличие от остальных стоиков, считает ощущения не частями души (у стоиков пять органов чувств считались частями души), а свойствами тела. И столь же странно, что страсти, пороки, наслаждения и страдания он также воспринимает как состояния тела, а не души, потому что, когда он вспоминает определение наслаждения и страдания как плавного в случае наслаждения и резкого в случае страдания движения души, которое дал Аристипп, он все время говорит о плавном и резком движении в теле , а не в душе.

Итак, вот каков человек в восприятии Марка Аврелия: тело с его ощущениями и страдательными состояниями, душа как теплая пневма, движущая посредством импульсов, страстной тяги к чему-либо или уклонения от чего-либо, словно нитками, человеком-куклой, руководящее начало , пытающееся воздействовать посредством суждений на душу и обуздывать ее порывы, чтобы человек совершал правильные поступки и делал правильные высказывания, и, наконец, внутренний демон , или божество, которое через действия руководящего начала должно быть связано с руководящим началом и внутренним божеством других людей, которое во всех людях одно, несмотря на свою разделенность в телах. Судьба же человека видится Марку Аврелию так: после смерти мешок кровавой грязи, именуемый телом, уйдет в землю, душа рассеется в той стихии, из которой она возникла при рождении человека, руководящее начало перестанет порождать представления и суждения и вместе с внутренним божеством растворится в мировом разуме и сольется с ним, так что это божество, бывшее при жизни человека личным, станет после его смерти вновь общим и утратит свою особенность.