Луи Альтюссер - Ленин и философия

Но чтобы лучше понять отношение Альтюссера к диалектике, вернемся к более широкому контексту. Как уже было видно из вышеприведенной цитаты Альтюссера, прежде всего его возражения диалектике (вернее — «диалектике») были связаны с переживанием положения внутри компартии, а это положение может быть определено как разрыв теории и практики (единство которых как раз является сильнейшей стороной марксизма, хотя это единство ни в коем случае нельзя понимать вульгарно-механистически; но это предмет отдельного большого разговора). Массовая партия, пользующаяся поддержкой трудящихся, и оторванное от рядовых членов и запершееся в кабинетах руководство, слепо подчиняющееся директивам Москвы; декларируемая приверженность теории марксизма и ее сакрализация, ведущая к выхолащиванию и забвению этой теории; реальное участие философа в повседневной жизни своей партии и его одиночество в ней, поскольку дискуссии о сущности марксизма совсем не приветствовались руководством партии, справедливо видевшим в них угрозу своей диктатуре, и т д.

Но дело не только в переживаниях и личном опыте Альтюссера, дело в исторической обстановке рабочего движения послевоенной Европы, первое здесь не понять без второго. Накопив огромный этический и политический авторитет, став организатором Сопротивления во время войны, ФКП постепенно растратила его впустую (в более общем горизонте этому соответствует усиление влияния массовых компартий на континенте, по ряду причин не сумевших привести рабочее движение к крупным успехам). На эти процессы наложилась и относительная стабилизация капитализма, наступившая после ряда кризисов.

Альтюссер вступил в партию на волне послевоенного авторитета ФКП и был свидетелем его угасания. То есть личная судьба философа и его творчество, как в который раз мы можем убедиться, тесно связаны с социально-политическим контекстом его жизни.

Жизнь Альтюссера можно разделить на три этапа: растущие известность и авторитет, публикация книг, принесшая ему заслуженное положение одного из значительнейших теоретиков марксизма, апофеоз 68-го года, поражение 68-го года, постепенное угасание влияния альтюссерианства, сопровождавшееся снижением его активности и даже отказом от прошлых выводов.

Но это и этапы социально-политической истории послевоенной Франции и всей Европы: послевоенный подъем, усиление массовых компартий, ряд неудачных попыток выступления, спад, сопровождающийся стабилизацией капиталистической системы. Причем не так, что попытки революций провалились из-за стабилизации, а в сложной диалектической вязи исторических событий. Имплицитно содержащиеся в европейских компартиях противоречия, заложенные еще сталинистским диктатом в III Интернационале, несмотря на послевоенный подъем рабочего движения, не позволили коммунистам нигде в Европе добиться большого успеха. С другой стороны, капиталистическая система, опираясь на свои сохраняющиеся внутренние резервы и перед лицом существования СССР (представлявшим, несмотря на все свои недостатки, реальное доказательство жизнеспособности общества без частной собственности и рыночного обмена), а также под давлением борьбы трудящихся, вынуждена была «спрятать когти», пойти на уступки, вводить социальные гарантии и т. д. Это время еврокоммунизма (отказа компартий от последних остатков революционна! риторики) и постструктурализма, время неопределенной «множественности», когда многим интеллектуалам стало казаться, что капитализм изменился принципиально, что наступило время «народного капитализма», что понятия эксплуатации, империализма, непреодолимых социальных противоречий и классовой борьбы плавно уходят в прошлое и скоро совсем скроются в этом прошлом.

Закономерно, что интерес к альтюссерианству — в его острой и живой форме, прекрасно проявившейся в текстах, помешенных в данную книгу, — максимален на подъеме активности социальных процессов в Европе, а затем спадает в ходе «стабилизации». Уже к рубежу 70—80-х философия Альтюссера воспринимается как нечто безнадежно устаревшее, а сам он признается в воспоминаниях, что чувствует себя «под могильным камнем молчания и публичной смерти».

Но только слепой не видит, что суть происходящего сегодня в мире — это возвращение капитализма к своим диким формам, «конец истории противостояния труда и капитала» оказался только этапом глобальной исторической динамики капсистемы. Коллапс Советского Союза, капиталистическая глобализация, стремительный рост социальных противоречий, происходящий повсеместно в той или иной форме демонтаж «социального государства» снова возвращают нас к «классическому» противостоянию труда и капитала. Поэтому закономерно намечается и будет возрастать интерес к. теоретикам и практикам эпох исторического подъема (в свою очередь, подтверждая положение о связи явлений общественного бытия и общественного сознания). А исторические подъемы в XX веке — это прежде всего эпоха большевистской революции и Ленин, затем послевоенный подъем, и — среди прочих — Альтюссер, главным импульсом философской работы которого (как и марксизма его времени в целом) были Октябрь и Освобождение. Поэтому публикация книги Луи Альтюссера «Ленин и философия» — закономерный, но от этого не менее знаменательный факт. А то, что мы теперь лучше видим противоречия и внутренние проблемы философии Альтюссера (и других мыслителей прошлых этапов развития марксизма), только поможет нам в этом возвращении.

Какие формы примет этот новый этап противостояния труда и капитала, каковы будут его объект, субъект, формы организации и методы борьбы — дело сегодняшней актуальной работы и будущих исторических перспектив. Но реактуализация наследия марксистских мыслителей прошлого, тем более такого значительного при всех его противоречиях и заблуждениях, как Альтюссер, — необходимая (хотя и недостаточная сама по себе) часть этой работы современности.

Возвращаясь к собственно философии Альтюссера, следует резюмировать, что его критика восходящей к Гегелю традиции диалектики находится в прямой и закономерной связи с его политической ситуацией — «диалектический метод» был использован не для того, чтобы осознать разрыв теории и практики в ФКП и выйти из нее, а для того, чтобы апологетически, некритически ее оправдывать (с большими или меньшими различиями эта ситуация повторилась в остальных европейских компартиях). Но на данную ситуацию — вплетем в этот венок еще один стебель — наложились и личные особенности мышления Альтюссера вкупе со спецификой французской философской культуры в целом в ее противостоянии немецкой философской культуре (это противостояние восходит, возможно, еще к проанализированному Марксом в «Критике гегелевской философии права» различию социально-культурных климатов Франции и Германии).