Бенджамин Франклин - Американские просветители. Избранные произведения в двух томах. Том 1

Представим себе, что кто-то из сторонников учения о порочности разума предположит, что внушение наделяет или одаряет человеческий ум самой сущностью разума. Допустим, что это так, и все же такие воспринявшие внушение личности не могли бы ничего понять в самом разуме до принятия этого предполагаемого внушения. Кроме того, такое внушение не доказало бы тем, кто знает или воспринял его, что их разум когда-либо был порочен. Такие личности, воспринявшие, как предполагают, внушение, могли бы понять или осознать что бы то ни было относительно разума лишь после того, как внушение оказало бы на них действие и сделало их разумными существами; стало быть, вместо того чтобы-узнать через внушение, что прежде их разум был порочен, они никоим образом не могли бы ни сознавать его существование, ни применять его, пока предполагаемая сила внушения не наделила бы их разумным началом. Точно так же такие личности, воспринявшие, как предполагают, внушение, не могли бы передать полученное через откровение знание себе подобным, которые, будучи лишены разумной природы, не были бы способны, если исходить из такой посылки , воспринять впечатления разума.

Бесспорно, разумные существа обладают разной степенью знания, а также различными способностями приобретать его,— это совершенно очевидно на примере людей. Но разум есть разум на всех своих ступенях — от возвышенных рассуждений Локка или Ньютона и до низшего его применения, а не нечто порочное. Ведь меньшая степень разума вовсе не означает его порочности, так же как не доказывает его порочности и повреждение разума, ибо то, что остается от разума или, вернее, от применения его, не перестает быть разумом. А такой вещи, как порочный разум, нет и не может быть, ибо то, что разумно, разумным и останется, и потому разум не может быть порочным, какой бы ни была предполагаемая степень ею применения.

Удар по голове, трещина в черепе, равно как паралич и многие другие несчастья, постигающие наше чувствилище, затрудняют, а в иных случаях полностью отнимают возможность применять разум более или менее длительное время, а иногда и в течение всей жизни. Но и в этих случаях разум не порочен, а в большей или меньшей степени и, быть может, целиком, прекращает свое разумное применение или действие ввиду нарушения или расстройства органов чувств. Однако в тех случаях, когда эти органы приходят в обычное состояние и чувства вновь становятся полезными, возобновляется применение разума, и тогда он свободен от всякого недостатка или порода. Ведь оттого, что перестают применять разум, он не делается порочным.

Разум столь бесконечно проявляется в бесконечной полноте божественного творения и провидения, что и самые возвышенные из конечных разумных существ бесконечно далеки от понимания этого. В самом деле, хотя и самые незначительные из разумных существ, вообще неспособные распознать какую-либо истину, имеют сходство с богом, как и всякая разумная природа на любой ступени лестницы бытия, однако ни самые великие, ни самые малые из них несоизмеримы с богом, поскольку никакую возможную ступень разума или знания нельзя соизмерить с вечным и бесконечным разумом и бесконечным знанием, как это уже доказывалось. И хотя человеческий разум не в силах понять всего, однако в таких вещах, которые он понимает, его знание, приобретенное рассуждением, столь же истинно и верно, как, надо полагать, божественное знание, ибо даже само всеведение не может больше чем знать вещь, если речь идет о какой-то данной вещи. Ведь знание — это всего только знание, независимо от того, имеется ли оно в божественном уме, или в нашем, или в любых других мыслящих существах. Поэтому знание не несовершенно, ибо знать что-либо — это то же самое, что иметь об этом правильные представления, т. е. представления, отвечающие истине, а так как всякое знание вещей вообще должно основываться на истине, то оно сходно в божественном и человеческом умах.

Из сказанного по этому вопросу в настоящей и предшествующей главах явствует, что разум не порочен и не может быть таковым, а подобен божественному разуму, имеет тот же характер и по своей природе так же един, как истина, его пробный камень, хотя божественный разум вечен и бесконечен, а разум человека вечен только в отношении его бессмертия и конечен в отношении восприимчивости. Таких людей, которых можно убедить, что их разум порочен, легко провести и одурманить суеверием в угоду тем, кому они доверяют, а потом можно держать в таком состоянии поколение за поколением. В самом деле, когда люди отбрасывают закон разума, единственный , которым бот повелел им руководствоваться при размышлении и исполнении долга, они становятся жертвами невежественных или коварных наставников, а также собственных ничем не сдерживаемых страстей и безумия и одержимости в отношении страстей, остановить или сдержать которые в состоянии лишь разум. Неразумно также полагать, будто низшие сословия когда-либо заподозрили бы, что их разум порочен, если бы ям об этом не говорили, и ходит молва, что впервые им это нашептали священнослужители (хотя арминианские {8} священники из числа моих знакомых отвергли это учение). Если мы признаём порочность разума, то она в равной степени затрагивала бы (наряду со всеми остальными людьми) и духовенство, и всех других проповедников этого учения Но для порочных созданий принять и уверовать в порочное учение, придуманное и распространяемое порочными же созданиями, есть величайшая мыслимая слабость и безумие, которые скорее могли бы доказать справедливость учения о полной порочности, нежели все доводы, до сих пор выдвигавшиеся в ее поддержку.

Ничто так не способствовало обману человечества в религиозных вопросах, как ошибочные представления о сверхъестественном внушении или откровении; при этом не принималось во внимание, что источник всякой истинной религии — разум и что ее нельзя понять иначе, как применяя и совершенствуя его. Поэтому люди склонны забивать себе голову такого рода несуразностями. В последующих рассуждениях об этом предмете мы приведем доводы против сверхъестественного откровения вообще, включающего в себя учение о внушении или непосредственном озарений ума. Прежде всего будем исходить из предпосылки, что откровение есть сумма разумных идей, логически увязанных между собой и понятых теми, кому оно было предназначено, иначе оно не могло бы существовать в их умах, как таковое. Допущение неразумного и непонятного откровения, или откровения, неспособного передать основанные на разуме сведения тому, кому они, как предполагают, и были даны, было бы противоречием, ибо такое откровение содержало бы лишь нечто невразумительное, и в таком случае было бы все равно, дано ли оно в откровении или нет. Поэтому откровенно — с первого же предполагаемого внушения и до любого периода времени — должно быть суммой разумных идей, вразумительно сообщенных тем, кто предполагается сопричастным ему или воспринимающим его. Но такое откровение было бы только копией закона природы, основанного на разуме, и столь же мало сверхъестественным, как разум человека. Сверхъестественное можно определить просто как «находящееся за пределами и выше естественных способностей», а оно никогда не было и не могло быть понято человечеством, не исключая и первых проповедников откровения. Ведь мы в состоянии постичь, узреть или понять лишь такие откровение, учение, правило или наставления, которые соответствуют способностям нашей природы, а те, которые им не соответствуют, остаются непонятными и неизвестными нам и, следовательно, но могут составлять для нас часть откровения.