Хорхе Анхель Ливрага - Сокровенный смысл жизни. Том 3

Но если мы будем цепляться за вопрос, мы никогда не придем к ответу. Пожалуйста, друзья мои, задумайтесь на мгновение о том, что я хочу до вас донести. Если я, к примеру, ухвачусь одной рукой за вентилятор, который стоит вот здесь, я не смогу дотянуться другой рукой до противоположной стены. Как бы я ни старался, это бесполезно. Чтобы дотянуться до стены, мне придется отпустить вентилятор. А когда я коснусь стены, я не смогу дотянуться до вентилятора. Таким образом, чтобы суметь прийти к ответам, первое, что нам нужно сделать, – это выйти за пределы вопросов. Да, вопрос является движущей силой, мотивом для поиска ответа, служит для него толчком, но, если мы не отцепимся от вопроса, мы никогда не найдем на него ответа. Я привел пример, как это происходит на физическом плане, но, как говорит древний «Кибалион», «как наверху, так и внизу»: на плане духовном и на плане психическом происходит абсолютно то же самое.

У человека есть две возможности, две альтернативы: одна – быть материалистом, другими словами, продолжать держаться за вопрос. Но материя всегда несовершенна, она всегда умирает, всегда страдает. Материя теряет перья и чешую, сбрасывает листья осенью… Погибает вместе с птицами, когда наступают холода, разламывается со льдом, когда приходит весна. Иными словами, материя всегда хрупка, всегда разрушается и исчезает.

Необходимо каким-то образом преодолеть этот материализм, который сегодня на нас давит и из-за которого мы не можем легко найти ответ, дающий нам вторую альтернативу. Но в чем проявляется этот материализм? Как он выглядит в жизни? Чтобы не быть субъективным, скажу, что он проявляется, например, в такой довольно часто встречающейся ситуации: нам хочется посмотреть какой-нибудь фильм, и мы ищем информацию в газете, но находим только порнографию и насилие. Сегодня в одной из утренних газет было интервью с одним нашим великим актером, который, выражаясь намного более грубыми словами (я их сейчас опущу), сказал: «Я потратил сорок лет, чтобы стать более свободным, сегодня же свободой считается возможность демонстрировать зад». И, как бы мы это ни называли, это то, чего мы уже не сможем избежать. Сегодня нет смысла показывать другое кино, фильмы нашей молодости, их мы уже не встретим. Еще пример: в системах управления, которые признаны сегодня в этой части мира, принято говорить: «один голос – один человек», то есть все мы ценимся одинаково, никто ничем не отличается. Получается, что голоса, предположим, Леонардо да Винчи и какого-нибудь пьяницы, наркомана или глупца совершенно равноценны, даже когда мы говорим о такой сложной теме, как политическая наука.

Мы сталкиваемся с тем, что, к примеру, в музыке мелодия потеряла свое значение. Нас стремятся удивить последовательностью шумов, напугать серией негармоничных звуков, которые напоминают только о материи, словно все сводится к одной механике.

Мы видим, что и в изобразительном искусстве отображается исключительно материалистическое видение, от которого страдает современный мир. В нынешней живописи рисунок, который отражает духовный план: мысли людей, взаимоотношения между людьми, – вытеснен цветом или, скорее, мешаниной красок, которые ничего не несут, ничего не передают от одного человека другому. Это все равно как если бы я сейчас, например, размазал по стене четыре тюбика с краской и сказал, что это называется «Сражение на реке Эбро» (смех). Кто-то и впрямь увидел бы сражение, кто-то – яичницу, если голоден, а третий разглядел бы лицо тещи. Каждый увидел бы то, что захотел увидеть. Однако если бы я сейчас нарисовал яблоко, то есть то, что может узнать каждый, его бы узнали не только мы, – те, кто придут через сто или двести лет, сказали бы: «Здесь нарисовано яблоко», так же как и мы, приходя в музей Прадо и видя старинные картины, говорим: «Здесь нарисовано то-то и то-то». Но как мы можем узнать, что нарисовано на современных картинах?

Материализм, подавляющий и удручающий людей, проявляется во всем. Так, сегодня пишут огромное количество книг по так называемой эзотерике, но о чем говорится в этих книгах? Они не похожи на книги по этой теме, которые писали раньше и в которых рассказывали о духе и возвышенных предметах, о том, перевоплощаемся мы или нет. Нет, в современных книгах пишут о вопросах эзотерики и, например, вопросах женского физиологического цикла (смех), о вещах, которые раньше никто между собой не связывал, однако теперь кажется, что между ними непременно должна быть глубокая «эзотерическая» связь. Создается впечатление, что всё, абсолютно всё вокруг есть черная магия. Говорят, свидетельством того, что некоторые люди практиковали черную магию, была черная одежда, которую они носили. Получается, что я сейчас занимаюсь «коричневой философией», потому что на мне коричневый костюм (смех). Иначе говоря, о человеке судят по одежде. И это еще одна «волна» из тех, что захлестывают нас сегодня.

Позиция материализма, который может даже отрицать существование Бога или утверждать, что флаг Испании – это всего лишь кусок материи, которым размахивают из стороны в сторону, – такая позиция никуда не ведет, потому что это позиция вопроса, открывающая доступ к проблеме, но не позиция ответа. Позиция ответа совершенно иная, это духовная позиция. Я сейчас не говорю о такой духовности, когда люди сидят на полу в падмасане и повторяют Ом Мани Падме Хум, или воскуряют в квартире благовония, или делают что-то в этом роде. Я говорю об истинно духовном, о том, что чувствует каждый человек, даже если он не прочитал ни одной «духовной» книги, не знает ни слова на санскрите, никогда не курил благовоний, не зажег ни единой свечи ни в одном храме.

Что значит быть духовным? Быть духовным – это пытаться найти и для себя и для других ответы, то есть то, что не подвластно времени. Задумайтесь: все мы можем уверенно сказать, когда любовь является всего лишь материальной привязанностью, потому что она непродолжительна, она длится совсем недолго, пока не насытится. Но когда любовь духовна, она длится всю жизнь, а иногда и за гранью смерти. То же самое можно сказать о чем угодно. Если кто-то посвятит себя какому-то делу ради материальной выгоды (предположим, ради денег), долго ли продлится такая привязанность? До тех пор, пока платят – это очевидно, – а «если мне не платят, я ухожу». Но если кто-то посвящает себя какой-либо идее, какому-либо идеалу, каким может быть, например, «Акрополь», – хотя никто мне не платит за то, что я читаю эту лекцию, я ее читаю. Другими словами, я не связан какими-то ограничениями, вы понимаете меня? Мне не выдали никакого плана, согласно которому я должен говорить об одном и не должен говорить о другом. Мне не говорили: «Так, профессор Ливрага, расскажите вот об этом и об этом, но осторожно: вот об этом не говорите, мы вам запрещаем».