Маурицио Вироли - Свобода слуг

Через несколько лет Джузеппе Верди, прибавив к словам силу музыки, заставил Риголетто бросить проклятие: «Придворные, подлый проклятый род!» Бенедетто Кроче – совпадение из тех, что заставляют задуматься – напомнил своим соотечественникам, когда долгая ночь фашизма клонилась к концу, что возрождение начинается с презрения к двору. Он писал, что «Новые итальянцы», страдавшие и боровшиеся за национальное освобождение, ненавидели придворную Италию, в которой «политическое начетничество не шло дальше советов о хитрости, которые даже не были увенчаны, как у Макиавелли, поэтическим видением человека хитрости и насилия, который изгнал из страны иноземцев и объединил ее в могущественное государство. На смену гражданину пришел придворный, на смену желанию управлять и повелевать – желание служить ради частной выгоды, главной добродетелью при этом становится осторожность в придачу к предусмотрительности и притворству» [126].

Каким бы рискованным делом ни были политические предсказания, кажется маловероятным, что на смену установившейся в Италии огромной власти придет не придворная, а какая-то другая власть. На горизонте не видно политического лидера, который по-настоящему хотел бы или мог освободить нас от придворных. Более реалистичной мне представляется гипотеза роспуска огромной власти по инициативе самих придворных, которые захотят избавиться от зависимости и завоевать центр, пусть и при более мелком дворе, учитывая, что никто из них не может сосредоточить в своих руках власть, сопоставимую с той, что была у отрешенного от нее и сошедшего со сцены господина.

Если таково будущее, позволительно надеяться, что мы увидим меньше раболепия, меньше лести, меньше коррупции и станем свидетелями пробуждения гражданского сознания. Но это не станет настоящим освобождением, и от опасности возрождения огромной власти не удастся избавиться навсегда. Если вы действительно хотите нанести поражение двору, потребуется сделать смелый выбор, вдохновленный глубокой преданностью идеалу республиканской свободы. Единственная альтернатива свободе слуг – свобода граждан, и только политический лидер, понимающий, в чем заключается эта свобода, и любящий ее всем своим сердцем, может создать в Италии политические условия и обычаи, которые затруднят возрождение придворной системы.

Могу представить возражение: но не лучше ли институциональные реформы, новые законы о выборах? Отвечу, что, если есть человек, наделенный властью, сопоставимой с властью господина, который сегодня управляет центром, нет таких институтов или избирательного законодательства, которые могли бы его остановить. Имеющаяся у него власть над медийной империей, над неограниченными финансовыми ресурсами и широкой сетью его сторонников, объединенных в его собственную политическую партию, может восторжествовать в такой системе, как нынешняя или при президентской или полупрезидентской системе, при мажоритарной или пропорциональной избирательной системе или при любом сочетании этих двух систем. Огромная власть всегда может завоевать согласие народа, а при демократии господствует принцип народного согласия.

Другое дело – рассуждать о том, как можно принять закон – лучше всего конституционный, который бы мешал любому, кто владеет огромным состоянием или медийными империями, занимать политические должности. В республиках прошлого такое бывало, и даже в наши дни есть люди, предлагающие создавать серьезные препятствия для вхождения самых богатых людей в политику. Пример тому – Майкл Блумберг, нынешний мэр Нью-Йорка. Блумберг – очень богатый человек, и у него есть издательская империя, радио и кабельное телевидение. Благодаря своим личным ресурсам он потратил на избирательную кампанию цифру, во много раз превосходящую затраты всех прошлых кандидатов. Однако по конфликту интересов Совет Нью-Йорка, который может только высказывать оценки, но при этом имеет большой авторитет, по сути дела заставил его немедленно уступить все акции, так или иначе связанные с управлением городом. Ему также помешали подарить городской администрации терминалы, которыми она не располагала. Как справедливо заметил Пол Гинзборг, пример Блумберга особенно важен, потому что имел место в Америке – стране, где деньги всегда играли в политике важную роль и где Верховный суд историческим решением 1976 г. не дал хода проекту реформы, предполагавшей ограничить расходы кандидатов на предвыборную кампанию [127].

Благодаря «Акту об этике в правительстве» 1978 г., «Акту о реформе этики» 1989 г. и Управлению по государственной этике Соединенные Штаты приобрели эффективные инструменты для решения конфликта интересов. Американское законодательство, помимо того, что оно предусматривает Управление по государственной этике, которое как независимое государственное ведомство наделено значительными полномочиями по проведению расследований, осуществлению надзора и наложению санкций, может также всегда рассчитывать на общественную этику, которая не потерпит совмещения выборных должностей с владением средствами массовой информации, которые могли бы способствовать получению таких должностей. Нормы и практика касаются не только политиков, но и их родственников. Жена президента Джонсона отказалась от контроля над мелкой местной вещательной компанией из Техаса; Марио Куомо снял свою кандидатуру на должность губернатора штата Нью-Йорк, потому что кого-то из дальних родственников его жены подозревали в связях с мафией. В правительстве Буша (2000–2004) влиятельных министров заставляли продавать акции, которые могли стать причиной конфликта с их общественными обязанностями [128]. Несмотря на похвальные старания некоторых парламентариев, в Италии нет ни одного серьезного закона, который препятствовал бы конфликту интересов. Если в будущем такой закон будет принят, он, конечно, окажется полезен, но не надо слишком на него полагаться. Огромная власть, которая умеет завоевывать согласие народа, может его либо отменить, либо найти способ помешать его применению.

Поскольку придворная система сформировала обычаи, распространив повсюду рабский менталитет, лекарство обязательно должно соответствовать характеру болезни, т. е. необходимо заново учиться быть гражданами. Каким бы трудным он ни был, это единственный путь. Первый шаг – понять ценность и красоту гражданского долга. То, что по-настоящему отличает свободного человека от слуги и придворного, – это чувство долга. Человек, у которого оно есть, никогда не сможет стать слугой или придворным по той простой причине, что почести и выгоды, которые он от этого получит, всегда будут меньше вреда, нанесенного потерей себя. Он может испытывать на себе гнет какой-то силы, но не станет добровольным слугой. Единственная свобода, имеющая ценность, и та, за которую он готов бороться, – это свобода гражданина, и потому он не приемлет огромной власти, кто бы ею не обладал.