Александр Секацкий - Дезертиры с Острова Сокровищ

В играх шопинга нет дискриминации по возрасту, цвету кожи или фактору внешней привлекательности – всякий обладающий средствами есть желанный предмет обольщения. Реестр касаний многообразен: они могут быть нежными – в каком-нибудь бутике, могут быть терпкими – в манере уличных торговцев, но и на такие есть спрос: не так уж и мало любителей, например, поторговаться на рынке. В пределе касания могут переходить и в «тычки» – тут можно вспомнить удивительный феномен советской торговли, когда продавцы не просто испытывали отвращение к покупателям, но и всячески его подчеркивали. Однако и это не останавливало Игру: модификация правил, привнесение элементов садо-мазо требовало лишь применения назубок усвоенного принципа: вовремя расслабиться и получить удовольствие. Впрочем, до прихода Бланка ни один коммунистический эксперимент не смог хотя бы поколебать устои вселенной вещеглотов.

Сравнения шопинга с эросом, конечно же, не случайны: с позиций принципа наслаждения эти две сферы соседствуют друг с другом и располагают, так сказать, территориями двойной юрисдикции. И хотя чувственная интенсивность шопинга уступает эротическим всплескам, зато общая площадь ублажаемой шопингом поверхности чувственного да и стойкость очага возбуждения в подавляющем большинстве рядовых случаев превышают возможности эроса.

Самые разнородные человеческие практики и устремления втягиваются в воронку шопинга. В их числе и страсть коллекционера, о которой немало писали Ролан Барт, Бодрийяр и Нуну Гонсалвеш. Органично вписана в шопинг и стратегия выборочного присвоения, порождающая иллюзию выстраивания своей индивидуальности. Согласно Гегелю, хитрость разума развивается из принуждения к труду, ее инициирует господин, но реализует раб, проявляя изощренность в обработке вещей. Будучи «поставленным» господином, раб, в свою очередь, стремится поставить вместо себя технику. Замещение такого рода требует изобретательности, и история этой изобретательности образует основные вехи технического прогресса. Даже если согласиться с данной схемой, придется признать, что практически одновременно поднимается и вторая волна хитрости разума, связанная уже с играми потребления, которые и достигают формального совершенства в практике шопинга. Шопинг предстает как партнер и конкурент технического прогресса. Происходит интерференция двух волн хитрости разума, усиливающая импульс стяжательства и, наоборот, подавляющая другие импульсы духа. В практике шопинга обыгрывается целая россыпь маленьких хитростей (они же ловушки): как изловчиться, чтобы купить подешевле, успеть на распродажу, а главное, чтобы быть в курсе «что-где-почем»? Быть в курсе этого гораздо важнее, чем держать руку на пульсе политических событий, – некоторые, впрочем, для того и держат там руку, чтобы быть в курсе основного вопроса практической жизни.

Множество силовых линий, вдоль которых ориентировано человеческое поведение, сходятся в каждом единичном акте шопинга и уж тем более в повседневной принудительности этого явления. Ежедневный опыт решения основного вопроса – это великая сила и в то же время страшная сила. Несмотря на извлекаемое удовольствие (от применения тех же маленьких хитростей), расходящиеся круги потребительства достигают самых сокровенных уголков души и оставляют после себя руины. В отличие от роковых ошибок трагического героя или страданий юного Вертера, потребительские заморочки непросветляемы в принципе, а замороченная ими душа – неспасаема. Душевная рана, «освежаемая» каждым актом пользоприношения, вроде бы зарубцовывается терапией шопинга, но при этом происходит замещение высоких порывов духа челночными монотонными движениями управляемого воображения. Именно так выглядит и так происходит прижизненное угасание, коллапс души.

Стоит привести любопытный рассказ Стаса Николаева (ник Хоба), вождя чижиков , небольшого нестяжательского племени Петербурга, близкого к бланкистам.

Моя Лариса, в сущности, замечательная женщина – чуткая, преданная и, я бы сказал, чувственная. Она была хорошей женой. Но вот одно обстоятельство вызывало у меня изумление с самого начала: едва ли не каждый раз после наших занятий любовью, когда волны блаженства еще не окончательно улеглись, Лариса вдруг говорила мечтательным тоном: «Стасик, тебе не кажется, что наш вытяжной шкаф на кухне слишком шумит? Я тут присмотрела…» или «Сегодня в нашем любимом универсамчике мне попался чудесный рифленый коврик для ванной. Денег, как назло, не было, но я попросила отложить…» Такие дела. Сначала я удивлялся, то есть удивляюсь я до сих пор, а сначала даже обижался: может, я сделал что-то не так, не смог зацепить по-настоящему?.. Ну, соответственно, комплексовал насчет своих мужских достоинств… Но потом перестал обижаться. Просто я понял, даже можно сказать отследил, что, по мере того как острота ощущений спадает, дело доходит до отложенного очага возбуждения и то, что в нем было, озвучивается… Получается как бы вторая волна оргазма, и без обращения к какому-нибудь рифленому коврику оргазм будет неполным.

Я потом даже старался рассматривать эти постсексуальные откровения как проявления беззащитности, доверия, что ли… Правда, периодически меня мучило страшное подозрение: а что если она после тогопросто произносит наконец вслух то, о чем думала во время того? И это подозрение касалось не столько самой Ларисы, сколько вообще природы женщины. Что опять же не прибавляло мне оптимизма. Да. Но расстались мы по-хорошему.

А свою любимую Юльку я встретил в маршрутке – тоже получилась целая история, очень даже поучительная. Там ехала одна дама, приятная во всех отношениях, и всю дорогу говорила по мобильнику, рассказывала о своих сегодняшних покупках. Причем сначала одной подруге, а потом то же самое – другой: кафель, плитка, изразцы… Народ, надо сказать, прислушивался с интересом, некоторые, наверное, сопереживали. Я, естественно, мучился и еще подумал про себя: «Вот за что вас называют тетками, независимо от возраста…» Ну, это самое цензурное из того, что я подумал. Рядом со мной сидела девушка – сначала я ее даже не заметил. Видимо, девушка тоже страдала, потому что я вдруг расслышал, как она очень тихо, про себя, сказала: «Вот с-с-сука», – как раз именно эти слова вертелись у меня в голове. В общем, я проехал лишних пять остановок и вышел вместе с ней. С тех пор мы неразлучны.

Сейчас я понимаю, что полюбил ее за целомудренность. В смысле полного отсутствия потреблятства. Теперь-то я знаю, какая это редкость – чистый секс, без примеси потреблятского разврата. У нас с ней одни и те же аллергены и одинаковые рвотные реакции.