Жиль Делез - Капитализм и шизофрения. Книга 2. Тысяча плато

Поскольку сборки территориальны, они все еще принадлежат стратам; по крайней мере, они принадлежат им в каком-то одном аспекте. И именно под этим аспектом мы отличаем в каждой сборке содержание и выражение. Необходимо найти содержание и выражение в каждой сборке, оценить их реальное различие, их взаимную предполагаемость, их постепенное взаимовнедрение. Причина того, что сборка не заключена в страте, состоит в том, что выражение в ней становится семиотической системой, режимом знаков, а содержание становится прагматической системой, действиями и страстями. Это — двойная артикуляция лица-руки, жеста-слова и взаимопредполагаемость этих пар. Вот, следовательно, первое деление любой сборки — это, одновременно и неразделимо, с одной стороны машинная сборка, а с другой стороны сборка высказывания. В каждом случае необходимо найти то и другое: что мы делаем и что мы говорим? И между ними, между содержанием и выражением, устанавливается новое отношение, которое еще не проявлялось в стратах — высказывания или выражения выражают бестелесные трансформации, которые «атрибутируются» как таковые (свойства) телам или содержаниям. В стратах выражения не формируют ни знаков, ни содержаний pragmata [687], так что эта автономная зона бестелесных трансформаций, выражаемых первыми и приписываемых последним, не появляется. Конечно, режимы знаков развиваются только в аллопластических или антропоморфических стратах (включая территоризованных животных). Но в неменьшей мере они пересекают все страты и перехлестывают их все. В той мере, в какой сборки остаются подчиненными различию между содержанием и выражением, они все еще принадлежат стратам; и мы можем рассматривать режимы знаков и прагматические системы как, в свою очередь, компоненты страты в широком смысле, что мы видели ранее. Но именно потому, что различие содержание — выражение принимает новую фигуру, мы уже находимся в иной стихии, нежели стихия страт в узком смысле.

Но сборка делится также и согласно другой оси. Ее территориальность (включающая содержание и выражение) — только первый аспект; другой аспект конституируется линиями детерриторизации, которые пересекают ее и уносят прочь. Такие линии крайне разнообразны — одни открывают территориальную сборку в другие сборки (например, территориальная ритурнель животного становится ритурнелью ухаживания или ритурнелью группы…). Другие непосредственно разрабатывают территориальность сборки и открывают ее на эксцентричной, незапамятной земле, которая приходит (например, игра территории и земли в романсе или, более обобщенно, у романтичного художника). А еще одни открывают свои сборки в абстрактные и космические Машины, которые они приводят в действие. И так же как территориальность сборки обретает свое происхождение в определенном декодировании сред, она, с не меньшей необходимостью, продолжается на своих линиях детерриторизации. Территория так же неотделима от детерриторизации, как код от декодирования. Следуя этим линиям, сборка не представляет уже ни выражения, ни выделенного содержания, она представляет лишь неоформленные материи, дестратифицированные силы и функции. Конкретные правила сборки, таким образом, действуют, следуя этим двум осям: с одной стороны, какова территориальность сборки, каковы режим знаков и прагматическая система? С другой стороны, каковы предельные точки детерриторизации и каковы абстрактные машины, которые они приводят в действие? Существует тетравалентность сборки: (1) содержание и выражение; (2) территориальность и детерриторизация. Вот почему было четыре аспекта в избранном примере сборок у Кафки.

Р

Ризома

Не только страты и сборки являются комплексами линий. Мы можем зафиксировать первое состояние линии, или первый род линии — линия подчиняется точке; диагональное подчиняется горизонтальному и вертикальному; линия создает контур, либо изобразительный, либо нет; пространство, которое она чертит, — это пространство рифления; исчисляемая множественность, которую она конституирует, остается подчиненной Одному во всегда превосходящем или дополнительном измерении. Линии этого типа являются молярными и формируют некую сегментарную, круговую, бинарную, древовидную систему.

Второй вид весьма отличен, он является молекулярным и чем-то вроде «ризомы». Диагональное освобождается, разбивается или извивается. Линия уже не формирует контур и проходит между вещами, между точками. Она принадлежит гладкому пространству. Она расчерчивает план, у которого не больше измерений, чем того, что по нему проходит; поэтому множественность, которая его конституирует, больше не подчиняется Одному, но обретает собственную консистенцию. Это множества масс или стай, а не классов; аномальные и кочевые множества, а не нормализованные или узаконенные; множества становления или множества в трансформациях, а не исчисляемые элементы и упорядоченные отношения; нечеткие, а не четкие множества и т. д. С точки зрения pathos 'а, эти многообразия выражаются посредством психоза и, особенно, шизофрении, С точки зрения прагматики за них держится колдовство. С точки зрения теории статус множеств коррелятивен статусу пространств, и наоборот: дело в том, что гладкие пространства — типа пустыни, степи или моря — существуют не без людей, они не безлюдны, а населены множествами второго вида (математика и музыка ушли достаточно далеко в разработке такой теории множеств).

Недостаточно, однако, заменить оппозицию между Одним и многим на различие между типами множеств. Ибо различие между двумя типами не устраняет их имманентности друг другу, причем каждое «вытекает» из другого на свой манер. Важно не то, что одни множества древовидны и другие нет, а то, что есть одеревенение множеств. Именно это происходит, когда черные дыры, рассеянные по ризоме, начинают резонировать вместе или когда стебли формируют сегменты, которые рифлят пространство во всех направлениях, делая его сравнимым, делимым, гомогенным (как мы видели прежде всего для Лица). Именно это происходит, когда «массовые» движения или молекулярные потоки сопрягаются в точках аккумуляции или стопорения, которые сегментируют и очищают их. Но, наоборот, и без симметрии стебли ризомы не перестают выходить из деревьев, а массы и потоки не перестают убегать, изобретать связи, перескакивающие от дерева к дереву и выкорчевывающие их — целое разглаживание пространства, реагирующее, в свою очередь, на рифленое пространство. Даже, и в особенности, территории взбудоражены этими глубинными движениями. Или вот язык — деревья языка раскачиваются почкованиями и ризомами. Так, что линии ризомы фактически колеблются между линиями дерева, которые сегментируют и даже стратифицируют их, и линиями ускользания или разрыва, которые уносят их прочь.