Карл Кантор - Тринадцатый апостол

Толстой не был первым, кто посмел, ради сохранения главного в учении Христа, внести свой корректив и в Евангелия, и в Ветхий Завет. Так от Данте, Микеланджело и Рабле прокладывает себе дорогу идея неизбежности и трагичности противостояния свободной доброй воли индивида и Мирового Духа, который дал индивиду свободную волю. От Маркса и Энгельса исходит идея необходимости и возможности усилиями свободной доброй воли миллионов и миллионов индивидов создать на Земле благоденствующее общество еще до Второго Пришествия, которого придется ждать, может быть, не одну тысячу лет. К тому же Второе Пришествие, наряду с воскрешением мертвых, предполагало переселение душ всех людей в загробный мир: кого в Ад, кого в Чистилище, кого в Рай, тогда как, согласно Исаие, Рабле, Лермонтову и Маяковскому, возможен Рай на земле. С IV по XI в. церковь не нуждалась в поддержке искусства. Оно, разумеется, существовало и в эти века, и задолго до христианства и веры Моисеевой. Вплоть до XI в. церковь все еще была бедна, скромна и совестлива. Нарождающаяся цивилизация в богатых городах Италии, Германии, Франции, Англии, в городах-коммунах позднего Средневековья вторглась и в церковь. Клир и прежде всего Римская курия, с завистью наблюдая, как богатеют купцы и банкиры, как веселятся и распутничают бюргеры, не захотели отставать от своей паствы. Если роскошными могут быть виллы негоциантов, паллацо банкиров, то не умаляет ли своего достоинства церковь, храня заветы бескорыстия и бедности катакомбных христиан Римской империи? Могут ли богатые прихожане почитать нищих пастырей? Золото, серебро, платина, алмазы, мрамор, гранит приобретают еще большую ценность, превращаясь в произведения архитектуры (соборы, храмы) и скульптуры монументального, декоративного, прикладного и станкового искусства и их величественного синтеза с органной музыкой. Новая эпоха искусства началась с возведения новой храмовой архитектуры. Романские церкви были уже не бедны, но они еще напоминали строгость античных храмов. Теперь церковь пожалела о своем христианском простодушии и смиренности, о том, что архитектура церквей не отражает величия христианства, его превосходства над иудаизмом, над античным и всяческим иным язычеством. Вместе с храмами облачились в золототканные сутаны и сами священники. Они стали богатыми. Представ перед бедным народом Иисуса Христа, они забыли, что Сын Божий ходил среди мирян в рубище и не имел крыши над головой. Готические соборы XII–XIII вв., возведенные на средства городских коммун, ремесленных цехов, стали чудом зодчества, наиболее полным противопоставлением царства небесного царству земному, принижением всего профанного. В Сикстинской капелле чудодейственная кисть величайшего художника Ренессанса превратила плафон в историю: чудосотворение Господом всех небесных светил – Солнца, Луны, звезд, подробный рассказ о чудосотворении Адама и Евы, их первородном грехе, изгнании из Рая, а также картина мирового потопа и спасения праведников на горе Арарат. Вся заалтарная стена превратилась в подробнейшую картину Страшного суда. Сикстинская капелла кистью Микеланджело изобразила и всех предков Христа, и все основные эпизоды Его жизни – от Благовещения до Его проповедей, до страстей Сына Человеческого, до Его Распятия, Воскрешения и Страшного суда.

И хотя сюжеты росписей были заданы Библией, в каждом храме они трактовались по-своему, в зависимости от таланта художников. Но как бы соборы и храмы ни отличались друг от друга своим убранством – все в них сверкало, блестело, искрилось, ошеломляя парчей, бриллиантами и топазами тиар епископов, золотыми витыми воротами алтарей, мраморными узорами гробниц, на которых возлежали в полный рост, сохраняя портретное сходство, усопшие первосвященники. Собор стал средоточием небесной и земной жизни, тогда как мир за пределами собора утратил присущую ему в языческих религиях сакральность. Клир и часть прихожан считали, что благодаря художествам христианская религия возвысилась над профанным окружением, а на самом деле искусство исподволь способствовало превращению христианской религии в христианскую идеологию. Но одновременно в искусстве, обслуживающем церковь, созрели условия для активного проявления духовной художественной потенции и превращения ее в художественный (точнее говоря – в эстетический) парадигмальный проект всемирной истории. Он обрел относительную самостоятельность от религиозного парадигмального проекта. И, можно сказать, стал самодавлеющим. Искусство – волнующий спиритуальный покров всех проявлений жизни – от самых возвышенных до самых низменных. Оно способно сделать привлекательным зло и отталкивающим добро. Но в эпоху кризиса христианской религии попытаться художественными средствами восстановить первоначальную силу христианского парадигмального проекта истории, противопоставить его христианской идеологии могли лишь те поэты и художники, которые были наделены пророческим даром: сделать истину учения Христа достоянием миллионов. Таким стало искусство Данте, Петрарки, Микеланджело, Рабле, Сервантеса, Шекспира, Диккенса, Бальзака, Эль Греко, Эразма Роттердамского, Брейгеля Мужицкого, Босха, Фуке, Г рюневальда, Дюрера. Своим воздействием на людей творения гениев искусства обязаны тому, что они исходили непосредственно из Священного Писания даже тогда, когда выполняли идеологические заказы католических пап. Без эстетического парадигмального проекта религиозный мог бы завять. В эпоху Ренессанса искусство раздвоилось на религиозное и светское. Религиозное, в свою очередь, на веровательное и идеологическое. Современная массовая наркотизированная поп-культура, а не религия является опиумом для народа. Ее, к сожалению, предпочитает публика шедеврам искусства Ренессанса, а через них, и только через них, и религиозного – христианского проекта всемирной истории. Творчество Маяковского тоже раздвоилось: есть Маяковский художественный, религиозный, историософский и есть Маяковский идеологический.

«Православный ренессанс» – словосочетание условное. Оно, скорее, обозначение становления самостоятельных, самобытных богословия и теологии в России, чем их расцвета при первичном заимствовании православия из Византии. Русская церковь вместе с православием переняла у византийской «цеза-репапизм», иными словами, подчиненность церкви государству. Русская церковь вместе с достоинствами византийского православия переняла все ее постыдные недостатки, прежде всего жажду обогащения за счет прихожан, казнокрадство, растление нравов самих священнослужителей. Государство, считая церковь своим слугой, полагало себя хозяином церковной казны. Ссылаются на атеиста