Карл Кантор - Тринадцатый апостол

Но этого мало – следовало вселить уверенность в их собственные силы. Надобно удесятерить эту уверенность, сообщить ей направление действия. Так мог действовать только тринадцатый апостол:

Заратустра – антихристианский пророк, герой основного произведения немецкого философа Фридриха Ницше. В годы, когда писал Маяковский, мотивы философии Заратустры звучали в произведениях многих писателей. В противоположность Христу Заратустра учил презрению к бедным и слабым, навсегда отверженным, к чандале. Заратустра (Ницше) презирал рабочий класс. Презирал диалектику как оружие слабых. Он поносил любовь к ближнему, милосердие, справедливость, свободу, равенство, братство. Ницше тоже был своего рода «футуристом». Он пророчил, что на смену человеку, стремящемуся к свободе, явится высшее существо, «сверхчеловек», наделенный волей к власти. «Крикогубый Заратустра» Маяковского был прямой противоположностью Заратустре Ницше, – проповедуя заповеди пророков Саваофа и апостолов Иисуса Христа. Поэт одержал духовную победу над жаждущими власти тем, что представил во всей красоте, благородстве, привлекательности идеал Искупителя. Маяковский лишь для того использовал имя Заратустры, чтобы умалить, унизить, изничтожить этот зловещий ницшеанский образ. Автор «Облака» с неусомнимой поэтической достоверностью изобразил противоречие между телесным безобразием трудящихся, которые «от копоти в оспе», и золотыми россыпями их душ. Маяковский отобрал самые зрелые и прекрасные плоды с древа мировой поэзии (Библии, Гомера, Овидия, Данте, Петрарки, Рабле, Шекспира, Гёте) и, скрещивая их, вырастил чудесный и сладостный плод своей поэзии. Кто еще говорил о «чумазых» – в копоте, грязи, в нищенской робе людях труда – так, как Маяковский?

Это парафраза слов пророка Исаии. Никто не решался на такую оценку рабочих. Никто, даже Маркс и Энгельс.

Было немало предсказателей, утверждающих, что лишенный культуры, нищающий рабочий класс не сможет создать общество и культуру высшего типа. Но он создал, правда, лишь модели, лишь саженцы. Бог свидетель, не рабочего в том вина. Маяковский еще в 1915 г. предсказывал рабочую революцию, считая себя ее предтечей и встраивая себя тем самым в ряд почитаемых Л. Толстым учителей человечества, в том числе Иоанна Крестителя. Иоанн Предтеча на вопрос людей «Что нам делать?» отвечал просто, коротко и ясно: «У кого две одежды, тот дай неимущему…» [62]То же и с еще большей ясностью говорил Христос, что нельзя служить и Богу и мамоне. Маяковский – тринадцатый апостол – считал возможным выступать в роли Иоанна Крестителя грядущей революции:

Как всегда у Маяковского, в земные дела втягиваются и небеса. Революция совершается и ТАМ. Тучи и облака – «белые рабочие» – объявляют небу озлобленную стачку. И на небесах, как и на земле, «опять расстрелять мятежников грядет генерал Галифе!». Маяковский знал о жестокостях коммунаров и садистских расправах с ними буржуазного генерала. Поэт спешит поднять дух сопротивления пролетариев России по примеру «Парижских коммунаров небес». Парижане пели:

Маяковский напоминает эту песню «рабочих небес» восставшим рабочим:

Но восстание на небесах терпит поражение.

Эль Греко. Иоанн Евангелист и Иоанн Креститель. Ок. 1603 г. Музей Санта-Крус, Толедо

Маяковский смотрит в близь десятилетий и в даль столетий. Он страшится того, что подобное предательство может произойти и на земле, в той бескровной (по пророчеству Маркса и Энгельса) революции, которая на деле оказалась кровавейшей. Но вожди революции не отменяли пророчеств своих учителей, несмотря на извращение их замысла, обманы, измены. Они не понимали, что не всем будет дано дожить до того, когда «счастье сластью огромных ягод дозреет на красных Октябрьских цветах». Миссия тринадцатого апостола может простираться далеко – за пределы его земной жизни. Его паства может быть втянута, помимо ее воли, в научно-технический прогресс. Машины могут помешать расцвесть даже диким цветам. Но, к счастью, благоухают другие, вечные цветы, коим никакие машины помешать не в состоянии. Это – цветы апостольской души.

В разгар мировой войны Ленин требовал превратить войну народов в гражданскую войну, т. е. в войну бедных против богатых, рабов против своих хозяев. То, что казалось фантазией, стало явью повседневной жизни Российской империи. Уже одно это превращение вызвало панический ужас российских «патриотов». Предрекали конец России. Книжники и фарисеи Октября пытались сравнивать Октябрьскую революцию с французской, представляли ее продолжением французской. Но в России впервые в истории произошло нечто совершенно фантасмагорическое. Перед мыслителем такого масштаба, как Ленин, встала не одна, а сразу две, до некоторой степени взаимоисключающие задачи: 1) спасение России как целостного государства в размерах и этническом составе бывшей Российской империи, ибо Февральская революция, не решив социальных преобразований, допустила распад бывшей империи; 2) социальное переустройство России на демократических и в перспективе – на социалистических началах. Чувствуя ответственность за судьбу России, ее эволюционно сложившуюся целостность, за судьбу русского народа и других народов России, ответственность за достижение их вековых чаяний свободы, равенства, справедливости и зная реальное состояние империи, Ленин понимал, что миссия его в полном объеме неосуществима. Переход к социалистической революции преждевременен – Россия не готова к нему ни экономически, ни культурно. Но он также знал, что отказ от немедленного разгона меньшевистски-эсеровского Временного правительства подобен смерти, т. е. смерти не только социалистических преобразований, но самого народного тела России. Предвидя неизбежные катастрофические последствия восстания за власть Советов, Ленин все же понимал, что легче будет преодолеть возможные катастрофы, чем падение в пропасть великого народа и великого государства, – неизбежное, если бы у власти оставалось Временное правительство. Маяковский «разгадал» ленинский «логико-политический кроссворд».