Карл Кантор - Тринадцатый апостол

Этот панегирик сочинен после гибели Маяковского, после ареста и ссылки Мандельштама. В разгар коллективизации. Только много позже, в романе, не называя Сталина, Пастернак напишет: «Я думаю, коллективизация была ложной, неудавшейся мерою, и в ошибке нельзя было признаться» [79]. Всего-то?!

Быков стремится быть объективным – приводит примеры любви Пастернака к Маяковскому, не самые, может быть, выразительные, но все же. Не для того ли, чтобы тем достоверней утверждалось превосходство Пастернака над Маяковским? Это не мой домысел. Биограф приводит слова Пастернака, разоблачающие общие места во взгляде на Маяковского, установившимся в постсоветское время, что будто бы «Маяковский начинал со стихов гениальных, а кончил бездарными, что с 1921 по 1930 год не написал ничего ценного и что, кроме этого перехода из бунтарей в горланы-главари, у него никакой эволюции не было» (с. 266). Быков делает слабый выпад «на первый взгляд оно и вправду так» и закрепляет его сильным умозаключением «.особенно на фоне более чем наглядной эволюции Пастернака» (там же). Понимать нужно, видимо, так. Эволюция Пастернака до такой степени наглядна, что не требует рассуждений, да что говорить – жизнь была ему сестрой. Спасибо Быкову, что антитезу «застывший Маяковский – развивающийся Пастернак» посчитал ложной по определению, т. е. так не бывает. Ну, а другие полярности, хотя бы не по определению, – «детство Маяковского – детство Пастернака», «малообразованность (тупому даже пытаются прояснить его собственную поэтическую генеалогию) – культура», «закостенелость – пластичность», «окончательность – неопределенность», «ярость – метафизика», «ненормальность – нормальность», «смерть – жизнь»? Не думается ли, что к любому качеству одного можно подыскать антикачество другого? В человеке, который «упорно выбирает смерть – и делает это в любых ситуациях», даже когда Лиля Брик предлагает ему нормальную жизнь – «полежать в чистой удобной постели; в комнате с чистым воздухом; после теплой ванны.» (с. 279), нет «.ничего человеческого, чистая сверхчеловечность» (с. 279).

На самом деле, ни первый, ни второй, ни сотый взгляд не поможет Быкову разобраться в человеческом Маяковском, который смеялся и плакал, верил и разочаровывался, любил и ненавидел, искал, сопротивлялся, отчаивался, мыслил и перемысливал, воплощал и перевоплощал – вобщем, «эволюционировал». Маяковский эволюционировал от элитарного трагического, часто пессимистического, симфонизма к широкой народной героической и сатирической эпопее, тогда как Пастернак эволюционировал (если только это можно назвать таким словом) от отражений в трюмо и других зеркалах приусадебных зарослей своего сада и своей души к сикофанству в поведении и в стихах. Сопоставим: в 1920-е гг Маяковский, помимо грандиозного массива агитстихов, создал поэму «150 000 000», пьесу «Мистерия-Буфф», поэму-реквием «Владимир Ильич Ленин», поэму «Про это», поэму «Хорошо!». И (внимание!) поэмы «IV Интернационал» и «Пятый Интернационал», в которых обосновал необходимость Третьей духовной революции (почти по христианскому теологу Иоахиму Флорскому (XIII в.), поскольку Октябрьская не оправдала народных надежд. Уже только за эти поэмы – за «клевету» на Октябрь! – Маяковский по тем временам мог бы быть расстрелян. В конце двадцатых советский Ювенал создал сатирические комедии «Клоп» и «Баня» и поэму «Во весь голос». В «Клопе» Вл. Вл. показал, как омещанивается часть рабочего класса под разлагающим воздействием нэпа, в «Бане» – буржуазное, обывательское советско-партийное перерождение управляющего класса «номенклатуры», включая главначпупса Сталина.

От дореволюционной трагедии «Владимир Маяковский» и от первой советской «Мистерии-буфф» две эти драматические сатиры отличались примерно так же, как «Ревизор» Гоголя от его же «Игроков». В поэме «Во весь голос» Маяковский заклеймил туфту советско-сталинского «социализма» матерным ругательством – «окаменевшее говно».

Такова была идейная, мировоззренческая, тематическая «эволюция» Маяковского. Он начал «за здравие» советизма в 1917 г., а кончил «за упокой» его в 1928–1930 гг. Каждое из названных произведений было новаторским по отношению к непосредственно предшествующему и вообще ко всей дореволюционной поэзии и драматургии Маяковского. Все они – результат расширения словесной базы, тематики, композиционных обновлений, создания новых жанров поэзии, а, главное, переход от панегириков Октябрю к разоблачению предательства Октября и его идеалов, истинность которых он отстаивал с тем большей убежденностью, чем более действительность искажала их. Кроме монументальных произведений – поэм, пьес, он создал сотни стихотворений, равноценных его стержневым творениям, среди них такие жемчужины, как «Солнце в гостях у Маяковского», «Товарищу Нетте – пароходу и человеку», «Люблю», «Тамара и Демон», «Христофор Колумб», «Юбилейное», «Разговор с фининспектором о поэзии», «Киев», «Ленинцы». Всего не перечислишь. Что после сказанного стоят утверждения Пастернака, а следом его биографа Быкова, что Маяковский после Октября 1917 г остановился в своем творческом развитии, повторял себя дореволюционного? Уже поэма-фантазия «150 000 000» была необычайной. Несмотря на то что восторженные отзывы на поэму Л. Троцкого, А. Луначарского, В. Брюсова, М. Цветаевой, отчасти, между прочим, и Пастернака «уравновесили» в какой-то степени опрометчивый неодобрительный отзыв Ленина на одно из провидческих творений Маяковского, я посчитал необходимым обратиться к отзыву исследователя поэмы, ни политически, ни литературно не ангажированного знатока творчества Маяковского – филолога и литературоведа В. Тренина. Пастернак, а следом его биограф Быков, утверждают, что Маяковский, собственно, кончился как поэт, тогда как В. Тренина более всего поражает неожиданное и почти полное обновление всей словесной, фразеологической, идиоматической, композиционной, ритмической, образной, тематической палитры Маяковского. Поэт еще до революции говорил, что следующую «вещь» он сделает, только «перешагнув через самого себя». Тренин пишет, что если мы сравним «150 000 000» даже с такими близкими по времени поэмами Маяковского, как «Война и м1р» (1916) и «Человек» (1917), то черты их различия выступят гораздо явственнее, чем черты сходства. Все дореволюционные поэмы Маяковского монологичны. В противоположность этим произведениям, «150 000 000» задумана и осуществлена как эпическая сказочная поэма. Роль автора ограничивается в ней ремарками по ходу действия и лирическими отступлениями. В двух первых частях поэмы дано символическое изображение русской революции, перерастающей в революцию мировую. Эти части написаны в плане высокой патетики. Здесь впервые появляется былинный образ Ивана, воплощающего революционную энергию русского народа – Ивана=России. Ради этого он вводит динамические зрительные образы, передающие движение революционной стихии: