Артур Шопенгауэр - Избранные произведения

Этот крайний шопенгауэровский антиисторизм опирается на убеждение в том, что в исторических событиях отсутствует какая-либо закономерность, все диктуется случайностями, которые сталкиваются друг с другом, сплетаются и соединяются в произвольные конгломераты. Все мечты и ожидания людей терпят крушения под обломками этих конгломератов и сменяются новыми, но столь же напрасными мечтами и ожиданиями. Провозвестник нацистской идеологии Людвиг Клагес в первой половине XX в. вновь воспроизвел шопенгауэровский антиисторизм, соединив его с ницшеанским волюнтаризмом. Получилась авантюристическая идеология. Конечно, в истории немало иррациональных сцеплений и жестоких случайностей, но к ним она все-таки, вопреки мнению Шопенгауэра и Клагеса, конечно, Не сводится. Чем больший отрезок истории мы возьмем, тем более определенным становится тот факт, что закономерности историческому процессу все-таки свойственны, а случайности, соединяясь друг с другом, либо «создают ткань» этих закономерностей, либо дополняют их разнообразием частностей, либо, наконец, ими преодолеваются, то есть действием этих закономерностей побеждаются. Каковы же эти закономерности и вытекающие из них действия необходимости? Сторонники догматического прочтения исторического материализма ссылаются обычно и прежде всего на такие две закономерности, как смена общественно-экономических формаций и убыстрение общего хода процессов истории. В соединении друг с другом две эти закономерности служили одним из оснований утверждения о том, что социализм в Советском Союзе уже построен, переход к коммунистическому обществу уже не за горами и вскоре наступит «царство свободы», заменяющее собой навсегда «царство необходимости». В действительности закономерностей исторического процесса гораздо больше, и они несравненно сложнее. Среди них следует указать на закономерности взаимодействия сосуществующих формаций, различные для разных эпох и столь для нашего времени еще мало разгаданные. А эти взаимодействия придают ожидающему нас довольно близкому будущему во многом неожиданный характер. Как бы то ни было, видеть в истории всего лишь вереницу случайностей, как это было свойственно Шопенгауэру, было бы неправильно.

Шопенгауэр представляет себе механизм происходящих событий следующим образом: явления Воли отравляют друг другу существование, губительно действуют друг на друга и друг с другом борются, но через их посредство Воля находится в состоянии борьбы и сама с собой, происходит ее внутреннее «раздвоение в самой себе» [5] Шопенгауэр А. Мир как воля я представление//Указ. изд. — С. 151. . Молодой Ницше, несомненно испытавший на себе влияние Шопенгауэра, писал потом, что в самом основании бытия лежит трагическое противоречие раздвоенности. Мир — это «слепой великан, который корчится в муках, терзается своими собственными страстями, от боли грызет самого себя…» — так характеризовал действительность русский мыслитель, один из видных представителей эмигрантского зарубежья, С. Л. Франк в книге «Смысл жизни» (1925) [6] Франк С. Л. Смысл жизни//Вопросы философии. — 1990. — № в. — С. 95. . И если даже кто-то обретет в результате борьбы победу и радость, это счастье призрачно, потому что оно достигается ценой горя и страданий других людей, и оно безнравственно, если окупается несчастьем хотя бы одного человека. И давайте вспомним в этой связи знаменитую беседу Ивана и Алеши Карамазовы в романе Достоевского, где речь шла о построении «здания судьбы человечества» на мучениях «одного только крохотного созданьица», ребеночка. Но о жестокости мира говорят и факты страданий других живых существ.

Шопенгауэр предвосхитил кризис цивилизации, которую ныне толкают в пучину бессмысленного хаоса грозные глобальные проблемы, коль скоро разрешение их откладывается, и у него сложилось то мироощущение, которое выразили с еще большей резкостью основатели современных нам экзистенциалистской и франкфуртской философских школ. По-другому выразил это мироощущение С. Л. Франк: «Все наши страсти и сильнейшие влечения обманчиво выдают себя за что-то абсолютно важное и драгоценное для нас, сулят нам радость и успокоение, если мы добьемся их удовлетворения, и все потом, задним числом, когда уже поздно исправить ошибку, обнаруживают свою иллюзорность, ложность своего притязания исчерпать собою глубочайшее стремление нашего существа и дать, через свое удовлетворение, полноту и прочность нашему бытию. Отсюда неизбежное для всех людей меланхолическое, втайне глубоко и безысходно трагическое сознание, выражаемое французской поговоркой: «si jeunesse savait, si vieillesse pouvait» — «сознание обманутых надежд, недостижимости истинного счастья на земле» [7] Франк С. Л. Смысл жизни//Вопросы философии. — 1990,—№ 6.— С… 91. . Здесь выражен трагизм человеческой жизни для всех эпох, осознаваемый, впрочем, именно в нашем, двадцатом, веке с наибольшей силой и остротой.

Итак, Шопенгауэр — философ мировой скорби, но это не унылая скорбь Кьеркегора, которая сродни словам Екклезиаста: наш мир — это «суета сует — все суета» (Еккл., I, 1). Это скорее своего рода героический пессимизм, близкий к стоицизму, присущему философии Хайдеггера. Шопенгауэр обосновывает свои пессимистические взгляды и определенным пониманием времени и пространства. Время враждебно человеку; оно обнаруживает тщету любых упований и изрекает свой безжалостный приговор над самым дорогим и святым для нас. Пространство разделяет самых близких друг другу людей так же и тем, что сталкивает их интересы. Свою лепту в диссонансы жизни вносит и причинность. Она, подобно маятнику, перебрасывает людей от одних состояний к другим, им против0положным. Причинность — самая губительная основа человеческих горестей.

Шопенгауэр не делает того вывода, что в жизни абсолютно все безнадежно. Но какие же надежды он хочет возродить в сердцах людей? Характер этих надежд определяется прежде всего апелляцией к чувству человеческого достоинства. А затем — утверждениями насчет запредельной Мировой Воли. Философ использует известную статью Канта «Об изначально злом в человеческой природе» (1792) и продолжает ход рассуждений ее автора в направлении того вывода, что зло коренится в самом мировом начале, в двойственности Воли, в ее диссонансе и разладе с самой собой. В ней укоренено как тождество мучителя и мученика, так и их взаимопротивоположность. Шопенгауэр считает даже, что в притеснителе воля страдает «еще более, в той мере, в какой сознание обладает большей ясностью и определенностью и воля большей стремительностью» [8] Шопенгауэр А. Мир как воля и представление//Указ. изд. — С. 374. .