Карл Поппер - Неоконченный поиск. Интеллектуальная автобиография

Таким образом, мы вправе предположить, что когда-то существовал физический мир, лишенный жизни, и в этом мире, как мне кажется, проблемы отсутствовали. Нередко можно услышать, что ценности входят в мир только вместе с сознанием. Я не разделяю этой точки зрения. Я думаю, что ценности входят в мир вместе с жизнью; и если существует жизнь без сознания (а я полагаю, что такое может быть даже в случае животных и людей, ведь существует такая вещь, как сон без сновидений), то, по моему мнению, там будут и объективные ценности, даже при отсутствии сознания.

Поэтому существует два вида ценностей: ценности, созданные жизнью, неосознанными проблемами, и ценности, созданные человеческим разумом на базе прежних решений, при попытках решать проблемы, которые могут быть более или менее хорошо поняты.

Вот где я вижу место для ценностей в мире фактов. Это место в мире 3 исторически возникающих проблем и традиций, и оно является частью мира фактов — но не фактов мира 1, а фактов, отчасти произведенных человеческим разумом. Мир ценностей выходит за пределы мира фактов, лишенного ценностей, — как бы мира жестоких фактов.

Как мне представляется, глубочайшее ядро мира 3 составляют проблемы, теории и критицизм. И хотя ценности не входят в это ядро, они доминируют над ним: это ценности объективной истины и ее роста [330]. В некотором смысле мы можем сказать, что во всей полноте этого человеческого интеллектуального мира 3 эта ценность остается высочайшей из всех, хотя мы должны допустить в этот мир и другие ценности. Потому что каждая предлагаемая ценность поднимает вопрос: а истинно ли то, что она представляет собой ценность? И истинно ли то, что она занимает подобающее место в иерархии ценностей: истинно ли то, что добро ценнее справедливости и даже может сравниваться со справдливостью? (Поэтому я крайний противник тех, кто боится истины, — кто считает греховной пищу с древа познания).

Мы обобщили идею человеческого мира 3 таким образом, что мир 3 в широком смысле включает в себя не только продукты нашего интеллекта вместе с непредвиденными следствиями, которые из них проистекают, но продукты нашего разума в гораздо более широком смысле, например продукты нашего воображения. Даже теории, продукты нашего интеллекта, возникают из критики мифов; точно так же и критицизм не был бы возможным без открытия различия между фактом и вымыслом, истины и лжи. Вот почему мифы и вымыслы не должны исключаться из мира 3. Поэтому нам следует включить туда искусство и практически все человеческие продукты, в которые мы вложили какие-нибудь наши идеи и которые воплощают результат критицизма (в более широком смысле, чем интеллектуальный критицизм). Мы сами тоже должны быть туда включены, поскольку мы усваиваем и подвергаем критике идеи наших предшественников и пытаемся сформировать самих себя; а кроме того, туда включаются наши дети и ученики, наши традиции и институты, наши образы жизни, наши цели и задачи.

Одна из серьезных ошибок современной философии состоит именно в том, что она не видит, что эти вещи — наше потомство — хотя и являются продуктом нашего разума и относятся к субъективному опыту — имеют также и объективную сторону. Один образ жизни может быть несовместимым с другим образом жизни почти в точности так же, как одна теория может быть логически несовместимой с другой. Эти несовместимости существуют объективно, даже если мы не осознаем их. И поэтому наши цели и задачи, подобно нашим теориям, могут конкурировать между собой и подвергаться критическому сравнению и обсуждению.

И все же субъективный подход, особенно субъективная теория познания, трактует объекты мира 3 — даже объекты в узком смысле, такие как проблемы, теории и критические аргументы — как если бы они были высказываниями или выражениями познающего субъекта. Этот подход очень похож на экспрессионистскую теорию искусства. В общем виде, он рассматривает деятельность человека только или главным образом как выражение его внутреннего состояния, а самовыражение считает целью.

Я пытаюсь заменить эту трактовку отношения человека к его деятельности на совершенно другую точку зрения. Допуская, что мир 3 порождается нами, я подчеркиваю его значительную автономность и его неизмеримое воздействие на нас. Благодаря нашему взаимодействию с миром 3 мы имеем нашу рациональность и практику критического и самокритического мышления и действия. Благодаря ему мы имеем наш умственный рост. Благодаря ему мы имеем наше отношение к нашим задачам, нашей работе и ее воздействию на нас.

Экспрессионистская точка зрения состоит в том, что наши таланты, дарования и, возможно, наше воспитание, то есть «вся наша личность», определяют то, что мы делаем. Результат может быть хорошим или плохим, в зависимости от того, являемся ли мы интересными и одаренными индивидуальностями.

В противоположность этому я утверждаю, что все зависит от обмена между нами и нашими задачами, нашей работой, нашим миром 3; от нашего воздействия на этот мир, от обратной связи, которая может быть усилена нашей критикой того, что мы сделали. Только пытаясь объективно рассмотреть то, что мы сделали, — то есть рассмотреть это критически — и пытаясь сделать это лучше путем включения взаимодействия между нашими усилиями и объективными результатами, мы можем превзойти и наши дарования, и самих себя.

То же, что происходит с детьми, происходит и с теориями и, в конечном счете, со всем, что мы делаем: наши продукты становятся большей частью независимыми от их создателей. От наших детей и наших теорий мы можем получить больше знаний, чем когда-либо мы вложили в них. Вот как мы можем вытащить себя из болота нашего невежества, вот как мы можем сделать вклад в мир 3.

Если мое предположение, что мы растем и становимся собой только во взаимодействии с миром 3, верно, то тот факт, что на самом деле мы все можем сделать вклад в этот мир, пусть даже небольшой, может стать утешением для любого человека, а особенно для того, кто почувствовал, что в напряженном занятии идеями он обрел больше счастья, чем когда-либо заслуживал.

Издатели этой книги попросили меня написать небольшое послесловие и спросили меня, по-прежнему ли я чувствую себя, как тогда, когда я создавал эту книгу в 1969 году, написав (на с. 136), что я самый счастливый философ из всех, которых когда-либо встречал.

Этот вопрос касается моего оптимизма, моей веры в то, что мы живем в удивительном мире. Эта моя вера только укрепилась с тех пор. Я очень хорошо знаю, что в нашем западном обществе много недостатков. Но я по-прежнему не сомневаюсь, что оно лучшее из всех, когда-либо существовавших. А многие недостатки являются следствием господствующей религии. Я имею в виду господствующую религиозную веру в то, что социальный мир, в котором мы живем, является чем-то вроде ада. Эта религия распространяется интеллектуалами, особенно теми, кто занимается преподавательской деятельностью или работает в средствах массовой информации. То, что мы наблюдаем, — это почти соревнование между самыми мрачными взглядами: тот, кто более радикально осудит западное общество, имеет больше шансов быть выслушанным (и, возможно, занять место лидера).