Евгений Клюев - Между двух стульев

Неважно, кто из нас написал это, – важно другое: вы навсегда чужой в этом городе, и если даже будет вам предложено участвовать в чем-то, знайте: вас вовлекают в авантюру, сущности которой вы никогда не поймете, как не узнаете никогда, чем заняты одни герои, пока автор описывает других.

Нет более опасного заблуждения, чем уподобление книжной действительности – действительности реальной. Хитрые реалисты придумали массу способов, чтобы заставить нас принять одну за другую, сбить с толку правдоподобием. В конце концов огромными тиражами начали выходить очень правдоподобные книги, искусно имитирующие ситуации, в которых бываем мы с вами. Мы хохочем или заливаемся слезами, но вот что странно: эстетической эмоции мы при этом можем и не испытывать. Да, нам смешны герои, да, нам жаль их, но и то и другое переживание может совсем не отличаться от переживаний по поводу невзгод нашего соседа по лестничной площадке. А эстетическая эмоция – тоньше: в ней, например, к переживанию добавляется еще и сожаление или радость по поводу того, что так – не бывает. Эстетическая эмоция, по меньшей мере, двупланова, а по большей мере…

И если вынуть из эстетической эмоции представление о том, чего не бывает, – если вынуть из нее, другими словами, представление об условности, то зачем брать в руки книгу? Можно просто выйти на улицу и посмотреть вокруг: смеха и слез будет предостаточно. Но вот возвышающего нас смеха и возвышающих нас слез…

А взять да описать несколько часов нашей жизни, следуя только правде, ни на шаг не отступая в сторону,- не будет ли это немножко скучновато? Ведь когда мы начинаем пересказывать какой-нибудь случай, мы волей-неволей украшаем его несуществующими подробностями – и потом не помним, что из рассказанного нами было на самом деле. Можем ли мы вообще рассказать о чем-нибудь так, как это и было на самом деле? Психологи утверждают, что – нет. И, осудив Бояна вещего (»аще кому хотяше песнь творити, то растекашется мысию по древу, серым волком по земли, шизым орлом под облакы»), не так же ли точно – «по замышлению Боянови»! – поступил и сам автор «Слова о полку Игореве», изукрасив повествование множеством причудливых и в конце концов условных деталей?

Как ни странно, бегущему Петропавлу удалось догнать Летучего Нидерландца без особого напряжения: летел тот с такой же скоростью, с какой люди обычно ходят, и, кстати сказать, на очень небольшой высоте, а именно на высоте роста Петропавла. Оценив эти достоинства полета Летучего Нидерландца не слишком положительно, Петропавел разрешил себе задать вопрос вслух:

– Простите, если Вы летаете на такой высоте и с такой скоростью, зачем Вы вообще летаете?

Летучий Нидерландец остановился, некоторое время повисел без движения, неторопливо рассмотрел Петропавла и неточно процитировал:

– Рожденный ползать – понять не может.

Эта цитата, хоть и неточная, обидела Петропавла. Он замкнулся и долго брел молча. Летучий Нидерландец, насупившись, летел рядом. Петропавел ускорил шаг, а Летучий Нидерландец – полет, Петропавел замедлил шаг. Летучий Нидерландец – полет.

– Перестаньте меня преследовать, – строго сказал Петропавел.

– К сожалению, мы движемся в одном направлении, и, к еще большему сожалению, нам одновременно приходят одни и те же мысли, – запальчиво возразил Летучий Нидерландец. – Я не приглашал Вас в спутники. Это Вы догнали меня и навязали мне неприятный разговор.

– Я рассчитывал, что он будет приятным, – не солгал Петропавел.

– Приятные разговоры с таких хамских вопросов не начинаются, – поделился опытом Летучий Нидерландец. – Хамить тоже надо уметь. – Тут он подумал и привел пример: – Воще Бессмертный – вот кто умеет хамить! Впрочем, Вы сами услышите… Он недалеко живет – в ХАМСКОЙ ОБИТЕЛИ.

– В ХАМСКОЙ ОБИТЕЛИ? Простите, кто бессмертный?

– Воще Бессмертный, что значит – кто? – не понял Летучий Нидерландец.

– Он – Кощей?

– Он – мой друг, – противопоставил понятия Летучий Нидерландец.

– Одно другому не мешает, – предположил Петропавел.

– Мешает! – Летучий Нидерландец отвернул от Петропавла голову и полетел так. Спустя некоторое время он проворчал: – Хочу – и летаю, стар уже – отчеты давать!

– Извините, я не думал Вас обидеть… – Петропавел наконец понял, что задел Летучего Нидерландца.

– А знаете ли Вы, – охотно заорал тот, – что это такое – когда душа в небо просится?

– Догадываюсь…

– А догадываешься – так лети рядом со мной! – приказал Летучий Нидерландец, по-родственному перейдя на «ты».

Петропавел усмехнулся, подумав о Ньютоне.

– Чего ты ждешь? – торопил Летучий Нидерландец. – Лети давай!

– Я не знаю, как… как начать…

– Так и начни: упади вперед и маши руками, только сильней, а то разобьешься. Ну?.. Запустить тебя? – И тут Летучий Нидерландец отвесил Петропавлу такого подзатыльника, что тот действительно упал вперед. В эту же самую секунду Летучий Нидерландец крикнул ему в ухо: – Руками маши, чтоб тебя!..

…Ощущение полета было ни с чем не сравнимым. Петропавел летел на высоте сантиметров тридцати от поверхности земли: луговые травы тихонько хлестали его по лицу. Несмотря на то, что ему приходилось затрачивать на полет колоссальные усилия, он испытывал настоящее блаженство. Движение было неровным и плохо координированным. Летучий Нидерландец – почему-то то с одного, то с другого бока – командовал, как физрук:

– Спокойнее, спокойнее: вдох – вы-ы-ыдох, вдох – вы-ы-ыдох!

Когда руки совсем онемели, Петропавел мешком упал в траву и выразил свое теперешнее мироощущение сложно: он завыл, как зверь, и заплакал, как дитя. Растрогался и Летучий Нидерландец, уронив поблизости от Петропавла одну светлую слезу и хрипло сказав:

– Неплохо. Поначалу даже я ниже летал.

«Хороший он все-таки мужик!» – подумал Петропавел и хотел произнести это вслух, но не успел: его ослабленный организм нахально потребовал сна. А выполнив требование организма, Петропавел уже не увидел над собой Летучего Нидерландца. Он испугался: не исчезла ли вместе с Летучим Нидерландцем и способность летать? Чтобы проверить это, он вскочил с належанного места и упал вперед, сильно-сильно замахав руками… Полет – продолжался!